Черный маг

Частично Дунский винил себя — зачем ему понадобилось притворяться спящим? Почему было не встретить ее как когда-то с бокалом вина или со стаканом горячего чая, — она ведь, небось, страшно устала от поездки в Иерусалим и часового чтения стихов после напряженного рабочего дня. Но не мог он, не мог ей сочувствовать, представляя себе, как она весь вечер любезничала с Перезвоновым. И потому, услышав перестук ее каблучков на каменных ступеньках подвальной лестницы, он уткнулся носом в подушку, чтобы не видеть ее лживых глаз.

Она и не подумала его будить, как сделала бы в забытые времена семейного мира и согласия. Даже не глянув в его сторону, она схватила телефонную трубку и начала набирать какой-то номер, несмотря на то, что уже было изрядно заполночь. Похоже, ей не ответили, но она не унялась, а попыталась дозвониться еще пару раз, опять напрасно. Тогда она отправилась на кухню, зажгла газ и поставила чайник, но так и не дождалась, пока он закипит — тишину прервал пронзительный телефонный звонок.

Она вихрем влетела в комнату, сорвала трубку, но не произнесла ни слова, только взвыла, как волчица, и как была в концертном платье и парадных туфлях на шпильках ринулась прочь из квартиры. Тут Дунскому следовало бы вмешаться, остановить ее, спросить, в чем дело, но его охватило какое-то странное оцепенение, руки-ноги онемели, язык прилип к гортани. Тем более, что к ночи в их бескондиционерном жилище скапливалась вся городская духота.

Когда шаги Габи заглохли за поворотом на улицу Алленби, Дунский вылез из постели и попробовал осознать, что же произошло. Он не сомневался, что Габи убежала к Перезвонову — небось, повздорила с ним по дороге, но тут же пожалела и начала ему названивать. А он сперва хотел ее наказать и не ответил, а потом передумал и примчался за ней — иначе, куда бы она убежала среди ночи, даже не попытавшись вызвать такси? И даже не подумав о том, что муж спит, а на газовой плите клокочет вскипевший чайник.

После минутных колебаний Дунский чайник все же выключил — первым его побуждением было так и оставить его на горящей конфорке, пусть зальет огонь и заполнит квартиру газом! Но здравый смысл победил — куда деваться ему самому на время катастрофы? Не кончать же жизнь самоубийством?

Ситуация сложилась воистину идиотская — духота сводила Дунского с ума, о сне не могло быть и речи, во рту горчило, руки противно дрожали. Он попробовал было отвлечься, пересматривая свою любимую коллекцию ключей и замков, которую стал собирать еще в ранней юности. Тогда все началось со старинного сундучка, обнаруженного под кроватью скоропостижно скончавшегося деда. Никто не имел понятия, какие ценности хранил дед в этом фанерном, закругленном на торцах ящичке, запертом так надежно, что ни один опытный мастер так и не сумел его открыть. Отец предложил сундучок разбить, чтобы заглянуть в его недра, мама хотела его выбросить, опасаясь затаившихся внутри тараканов, но Дунский решительно объявил, что намерен сам решить загадку упрямого замка.

И после долгих мучений в конце концов решил, подобрав к хитроумному замку еще более хитроумную открывалку, — к большой радости всей семьи, потому что внутренности сундучка были обклеены газетами, между слоями которых дед ловко спрятал двенадцать золотых червонцев царской чеканки. В результате родителей поглотила забота, как эти червонцы сбыть выгодно и безопасно, а Дунского поглотила остро вспыхнувшая страсть к замкам и ключам. Особенно ценил он ключи — в их умении открывать замки он прозревал некую мистическую власть над суровыми житейскими обстоятельствами.

За прошедшие двадцать лет он скопил внушительную коллекцию самых разнообразных хранителей чужих сокровищ. Чего только там не было — рядом с невзрачными, но совершенными устройствами соседствовали примитивные поделки необычайной красоты, и при каждом был ключ, ключик, ключище, иногда крошечный, с десятками изощренных извилин на бородке, иногда огромный, украшенный чеканкой, но при этом простой, как мычание. И Дунский любил их всех, больших и маленьких, умных и глупых.

Однако сегодня их многообразие не утешало его — ему уже нечего было добавить к этой красоте, он всех их уже отразил в своем каталоге, описал их достоинства, их происхождение и путь, которым они пришли к нему. Еще можно было попробовать напиться, хотя это было непросто — Дунский испытывал чисто еврейское отвращение к избыточному алкоголю. И все же он отправился на кухню, где снял с полки почти полную бутылку виски, которую Габи хранила на случай бессонницы. Захватив с собой бутылку и стакан, он вернулся было в постель, но передумал и опять поплелся на кухню за льдом и газированной водой, так как сама мысль о глотке чистого виски была ему противна. Он плеснул коричневую жидкость на прозрачные ледяные кубики, понюхал содержимое стаканчика и пригубил — запах был отвратительный, вкус еще хуже.