Черный маг

И вдруг кто-то из них решился явиться к ужину? Чтобы узнать, что заставило этого отважного, свободного от предрассудков героя нарушить общественный заговор, Габи отправилась к Иоси. В редкие хорошие минуты Иоси любил посудачить с ней о театральных делах и о культурных особенностях русской общины. Белла их болтовню не очень одобряла, и они норовили уединиться в кабинете Иоси, когда ее не было дома. Габи на всякий случай делала вид, что вытирает пыль, а Иоси делал вид, что принимает лекарства, что было почти правдой.

Габи выложила на блюдечко две красных таблетки и желтую капсулу, уселась по-турецки на полу у ног Иоси и приготовилась слушать — он любил подавать свои байки, как маленькие драмы. Иоси долго молчал, она его не торопила, она уже знала эту его манеру предварять молчанием свои цветастые новеллы.

«Нас было трое, Марек, Роза и я, — начал он тихо, — в том аду, о котором я не буду тебе рассказывать, о нем все давно уже рассказано. Нам было по четырнадцать, нам очень хотелось жить, и мы сумели выжить. Я не стану рассказывать, как нам это удалось, но много лет после того, уже здесь, в Палестине, нас каждую ночь преследовали кошмары, свои у каждого, но только нам троим понятные. И конечно мы оба, и я, и Марек, были влюблены в Розу, а она…? Она была влюблена в себя и наслаждалась своей властью над нами. Это были ужасные годы — война, безработица, скудость быта, ты можешь представить нашу жару без кондиционеров? От этой жары можно было сойти с ума. И Роза сошла с ума — она выбрала меня. Ничего хорошего из этого не вышло, через пару лет она образумилась и ушла от меня к Мареку. Самое удивительное, что все это время мы оставались друзьями. Роза, значит, ушла к Мареку, и много лет они выглядели счастливой идеальной парой, вот только детей у них не было. Мы попрежнему были близки и часто встречались, пока вдруг в Марека не вселился бес — он начал ревновать Розу ко мне, а меня к Розе. Кончилось тем, что он увез ее в Америку, от греха подальше. Для нас для всех это было крушение идеалов — ведь после Аушвица мы поклялись никогда не жить из милости гоев».

Если бы эти плакатные слова произнес кто-то другой, Габи бы поморщилась, но в устах Иоси они звучали искренне и просто. Была в нем естественная элегантность польского офицера, который, как известно, денег не берет. Бабушка Габи во время второй мировой войны крутила роман с таким польским офицером из евреев, и считала этот роман самым светлым приключением в своей жизни. Габи с трудом удержалась от смеха, вспомнив рассказ бабушки о том, как влюбленный польский офицер, испуганный ее бледностью после бессонной ночи, обеспокоено воскликнул: «Цо пани така блядна?». Иоси истолковал ее смех по-своему:

«Ты напрасно смеешься — в наше время у людей были идеалы, не то, что сейчас. Ради этих идеалов мы вынесли все — войны, безработицу, скудость быта, террор. А Марек сплоховал, он сломался из-за ревности, совсем потерял разум и увез от меня Розу. Зато там, в Америке, они на старости лет родили сына, Эрни, — красивого американского мальчика с голубыми глазами, совсем как у Розы. Очень балованного мальчика — ты представляешь, как тряслись над ним престарелые родители, совсем было потерявшие надежду на продолжение рода? Да и мальчик получился что надо, настоящий покоритель сердец — вот сегодня сама увидишь!»

«Значит, сегодня он будет у нас обедать?» — ахнула Габи, и представила себе кудрявого американского мальчика у них в столовой, за необитаемым стеклянным столом, бесполезно опирающимся на крылатые фигуры. Если ради этого покорителя сердец Белла решилась нарушить раз навсегда заведенный обеденный ритуал, то и ей, Габи, пора стряхнуть с себя пыль затянувшейся депрессии. И поспешно покинув Иоси с его таблетками, она бросилась в свою комнату, — прихорашиваться.

Первым делом она вымыла голову, чуть подсветлила кончики волос и принялась создавать прическу, сама себе удивляясь, — что на нее нашло? После двух месяцев сонного равнодушия к жизни, ей вдруг горячо захотелось обольстить этого незнакомого балованного мальчика с голубыми глазами, чуждого всему, что было ей дорого. Именно эта его чуждость делала задачу его обольщения особенно увлекательной.

А задача была непростой изначально — как ухитриться одеться одновременно соблазнительно и неприметно? Нелепо расфуфыриться в вечернее платье — ведь она не гостья, а прислуга, и одета должна быть, как подобает прислуге. Может, соорудить кокетливый костюм горничной из эротического фильма — коротенькая юбочка с кружевным фартучком над голыми коленками и белая кружевная наколка в золотистых кудрях? Увы, из всего этого набора у нее нашлась только короткая юбочка и золотистые кудри.

Не просить же у Беллы фартучек и наколку? Тем более, неясно, как Белла относится к сегодняшнему, нежданному гостю — может, ревнует?