Черный маг

Ей показалось, что ассоциация казино с Федором Достоевским прошла мимо тезауруса парикмахера Давидки, но здравый смысл подсказал ему достойный ответ:

«Ни в какое казино мы его не пустим! Зато, если мы сейчас поспешим, мы успеем на последний заход в «Бани короля Фридриха».

«А почему не в «Термы Каракаллы»? — удивилась Габи, вспомнив, что это главная народная приманка Баден-Бадена. Не всех же вдохновляют великие русские писатели, не жалевшие 750-и марок в день на роскошь «Парк-отеля».

«В «Термы Каракаллы» мы пойдем завтра, сегодня у нас уже не хватит времени — туда впускают на три часа, если заплатить за два», — разумно пояснил Давидка, помогая Дунскому сгрузить их чемодан в багажник.

«А когда же обедать?» — всполошился голодный Дунский, на минуту позабыв свои литературные интересы.

«Обедать перед банями нельзя, это вредно для сердца, так что мы превратим обед в ужин, А пока познакомьтесь с Номи, она будет у нас главным переводчиком, — пообещал Давидка и перешел на восхитительную смесь русского с польским. — Она балакает по немецкому языку, яко я по польскому».

Номи оказалась худенькой старушкой с милой улыбкой, тщательно уложенными седыми волосами и с синим освенцимским номером на запястье.

«Она с детства говорит по-немецки, да еще в университете немецкую культуру учила, — продолжал хвастаться Давидка. — Я до сих пор удивляюсь, как такая женщина согласилась прожить жизнь со мной, но она уверяет, что никто кроме меня не умеет причесать ее как следует. Не говоря уже о том, что я неплохо умею и кое-что еще».

«Ладно, Давидка, хватит меня смущать, — остановила его Номи, высвобождая из ладони Габи свою птичью лапку со страшным знаком. — Поехали в королевские бани».

«А когда же на виллу?», — забеспокоилась Габи,

«Я позвонила и договорилась с хозяйкой, что мы приедем поздно вечером», — улыбнулась Номи, а Давидка гордо повторил:

«Я ж говорю, она балакает по немецкому языку, яко я по польскому».

И они покатили по странному городу, узкие улицы которого то круто возносились вверх, то еще круче низвергались вниз под таким углом, что Габи порой казалось, будто машина вот-вот станет на нос и перевернется. Однако перевернуться было бы вовсе не страшно, даже и соломки не неужно было подстилать — весь город и так был устлан шуршащим ковром золотых осенних листьев. По усыпанным листьями узким улицам ездить разрешалось только в одном направлении, так что бедный Давидка то и дело останавливался, чтобы свериться с картой и сообразить, куда свернуть.

Пока он разглядывал карту, поток золотых листьев стекал с ветвей на ветровое стекло машины, напоминая Габи, что в Европе сейчас октябрь. Вообще-то говоря, октябрь сейчас был всюду, но в Тель-Авиве он имел совсем другой облик — там об осенних листьях не могло быть и речи. Листья в Тель-Авиве никогда не золотились, они всю зиму оставались вечнозелеными, а к весне сменялись пушистыми гроздьями разномастных цветов, к лету опять превращавшихся в листья.

Прокружив не менее получаса по крошечному лабиринту, обвивающему замковую гору, они подкатили, наконец, к парадному подъезду королевских бань. Роскошь встретила их прямо у входа, и они робкой цепочкой, отраженной овальными зеркалами в золоченных рамах, двинулись через выложенный мрамором вестибюль. Сразу при входе суровые девушки в серых халатах отделили женщин от мужчин и велели им раздеться догола, выдав взамен отобранных вещей круглые алюминиевые номерки на холщевых браслетах.

«Совсем, как в лагере», — шепнула Номи испуганно, но Габи быстро сообразила, как ее успокоить:

«Там это не стоило так дорого».

Номи облегченно засмеялась и они, держась за руки, вступили в длинный полутемный зал, уставленный смутно различимыми в полумгле лежанками. Их тут же отделили друг от друга и проворно уложили на лежанки. Над каждой из них склонилась атлетического вида женщина, которая тут же начала мылить их и тереть мочалками, чуть похлопывая при этом по спинам, рукам и ногам. Не успела Габи как следует вжиться в производимую над нею процедуру, как намыливания и похлопывания закончились, и ее безостановочно отправили в уставленную такими же лежанками парную.

После парной были еще какие-то протирания и продувания, и наконец Габи одна, уже без Номи, ошалевшая и ошарашенная, выкатилась в просторный овальный бассейн, наполненный прозрачной бирюзовой водой. Окружающие стены были украшены многоцветными фресками, изображающими пикантные сцены из жизни греческих богов, нимф и сатиров. Габи осторожно погрузилась в абсолютно прозрачную воду и тут же почувствовала чуть пониже спины упругий удар водяной струи, бьющей из одной из золоченных фасеток, равномерно расположенных по всей окружности бассейна. Она расслабилась и стала разглядывать фрески. Все сюжеты там завершались благополучно — если нимфа соблазняла античного юношу, он ей сдавался, если сатир соблазнял античную девушку, она тоже сдавалась, не хуже обстояло дело с богами и богинями.