Черный мел

XXII(iv).Первые месяцы в Питте стали для Чада новой эпохой. Один семестр — восемь недель, самые лучшие дни его жизни. Сначала он злился на Эмилию, ведь по ее предложению Игру отложили, но досада быстро прошла. Эмилия оказалась права: и в самом университете, и в городе нашлось много интересного. И хотя Чад с нетерпением ждал начала Игры как нового приключения, но предложения Эмилии обладали своим очарованием. Один или два дня в неделю она брала бразды правления в свои руки. По ее инициативе они осматривали старомодные и изящные деревушки Оксфордшира, гуляли по полям или шли в Ботанический сад. Иногда кое-кому не хотелось смотреть матч по регби или гулять по лесу. Но Эмилия умела убеждать. Дело было не столько в самом регби, сколько в том, чтобы вместе стоять на трибунах и пить горячий пунш из термоса. На опушке леса красовался паб семнадцатого века. И хотя Чад тоже кривился для виду, в глубине души он радовался всякий раз, когда Эмилия вытаскивала их из Питта в очередную экспедицию.

Утром они ходили на лекции, а после обеда или вечером собирались вместе, обычно ни о чем не договаривались заранее. Подтягивались по одному в любые излюбленные места. Встречались в комнате Джолиона, в баре на кампусе Питта, приходили в столовую на ужин. Или сидели на лужайке под старым деревом — там обычно их ждала Дэ с книгой. Она читала на траве почти до самого конца Михайлова семестра, до наступления суровой зимы. По ночам они всюду ходили вместе, как труппа странствующих актеров, и вносили оживление туда, куда попадали. Они часто посещали вечеринки, бары, концерты. И странные университетские дискотеки, которые на местном жаргоне назывались «танцульками».

Тот семестр был полон восторженных радостей. И Чаду казалось — он совершенно случайно подружился с самыми лучшими в мире людьми. Всем им тогда так казалось. Они все были так молоды!

* * *

XXII(v). — Чад, что ты делаешь на Рождество? — спросил Джолион, убрав тарелки и разлив чай.

Каждую субботу Чад завтракал у Джолиона, тот неизменно варил яйца. А потом они до обеда листали газеты и читали друг другу вслух то, что в них понравилось.

— Я должен был поехать домой, — ответил Чад, беря газету с невозмутимым видом и расстилая ее на коленях. — Но из-за траты на залог за Игру мне поездка домой не по карману. Все остальные американцы улетают, поэтому общежитие будет в моем распоряжении… — Он глотнул крепкого чая. — Правда, мама огорчится. Плохо, что меня не будет дома на День благодарения.

— Может, поедешь ко мне в гости? — предложил Джолион. — Давай побродим по Лондону. Побудем с моей матерью всего неделю, на Рождество, или дольше, если захочешь. Я покажу тебе нашу жизнь здесь.

Чад осторожно разжал пальцы, судорожно сжимавшие газету, и сказал:

— Джолион, я не хочу навязываться. Что подумает твоя мама?

— Я ее уже спросил, — сказал Джолион. — Ей не терпится с тобой познакомиться.

XXII(vi).Восьмая, и последняя неделя семестра стала временем праздников. С каштанов опали листья, приближалось Рождество. Их окутывала атмосфера дружбы и туманных утренников. Прохладные дни тянулись медленно. Ночи пролетали быстро от тепла, дружбы и звенящего смеха. В середине седьмой недели Маргарет Тэтчер подала в отставку с поста премьер-министра, и Чад порадовал друзей, напомнив, что ее отставка совпала с Днем благодарения. Он отказался разделить с соотечественниками традиционную индейку, а пошел с друзьями праздновать в бар, где они провозглашали начало новой эры и без конца поднимали тосты. По такому случаю в бар набились почти все студенты Питта, было даже шампанское, по крайней мере игристое. В конце ночи Чад вскочил на табурет и прокричал:

— С Днем благодарения! Всех с Днем благодарения!

Кто-то поставил в музыкальном автомате «Нью-Йорк, Нью-Йорк» в исполнении Фрэнка Синатры, и Чада подняли на плечи. Все пели и пили за него, а он, радостный, сидел наверху и дрыгал ногами в такт музыке.

Маргарет Тэтчер, которую Эмилия называла не иначе как «Сатана в юбке», официально оставалась в должности еще неделю. А в среду последней недели семестра она покинула резиденцию на Даунинг-стрит, 10, и Джолион снова устроил вечеринку, на сей раз у себя в комнате. В тесном пространстве, не больше боксерского ринга, толкались человек двадцать, а то и тридцать. Все пили текилу из бутылки. Скоро решили устроить состязание, кто больше выпьет. Чад сдался последним, он подбежал к окну, и его вывернуло на старинные камни. Дэ принесла свой проигрыватель и старую пластинку с саундтреком из «Волшебника страны Оз» в бумажном конверте. Всю ночь они снова и снова проигрывали одну и ту же песню «Дин-дон! Ведьма умерла!» — и все пылко подпевали.

Когда вечеринка почти закончилась и злая ведьма умерла в последний раз, Чад высунулся из окна. В комнате остались только они шестеро, ставшие самыми близкими друзьями. Снизу, с узких улиц, до них доносились пьяные голоса, студенты колобродили всю ночь.