Черный мотылек

Сара не знала, с чего начать. Обе женщины смотрели на нее так, словно она социальный работник, явившийся уличить их в неправильном уходе за детьми. Джоан Тэйг откашлялась, сложила руки на коленях, уставилась на свое обручальное кольцо. Впервые Сара уловила особый запах этого дома, похожий на искусственный аромат ромашек и гиацинтов. Наверное, ей следовало бы для начала извиниться за отца, по пути она даже репетировала вступительную речь, но тут же начинала оправдываться, что так привязана к человеку, способному на подобное мошенничество. Поэтому она сразу приступила к делу:

— Кажется, отец знал вашу семью. До десяти лет он жил где-то рядом, в Ипсвиче. У него сохранился саффолкский акцент.

— Такого у нас в семье никогда не было, — высокомерным тоном и чистейшим ипсвичским говором заявила Морин.

— Несильный акцент, — уточнила Сара. — Моя единственная зацепка. — Она перевела взгляд с одного неумолимого лица на другое, увидела усталые глаза Джоан и подергивающийся нос Морин. — Вы наверняка меня понимаете.

Почему мы говорим «наверняка» именно когда сомневаемся?

— Миссис Тэйг, по соседству с вами жили другие мальчики, сверстники вашего брата? У него были друзья, одноклассники?

Джоан оглянулась на жену своего племянника. Чего она ждала — поддержки, утешения? Или разрешения? Нет, только не этого. Джоан Тэйг сама себе хозяйка.

— На старости лет, — заговорила она, — прошлое вспоминается отчетливее, чем вчерашний день. Наверное, вы об этом слышали.

Сара кивнула.

— Джеральд недолго учился в школе. Тогда это называлось «подготовительная школа», а не «начальная», как теперь. С нашей улицы туда больше никто не ходил. Не было других мальчиков его возраста. Я хорошо помню, мама говорила: как жаль, что у Джеральда нет товарищей.

— Он ни с кем не играл?

— Он играл со мной, — сказала Джоан.

— А со сверстниками?

— У нас были кузены, дети моей тети, маминой сестры. Два мальчика и девочка. Дональд, Кеннет и Дорин. — Джоан напряженно размышляла, стараясь припомнить все в точности. — Они часто бывали у нас. Тетя приводила их раз в неделю. Забирала мальчиков из школы и приходила к нам. Джеральд играл с Доном и Кеном. Дорин была совсем крошкой, еще и в школу не ходила. Мы устраивали для них праздничный чай. Мама делала желе с шоколадом.

Больше похоже на жизнь среднего класса. Сара представляла себе несколько иную картину. Тщательно выговаривая слова, чтобы Джоан могла прочесть по губам, она уточнила:

— Ваша мать была медсестрой. Она работала? Ухаживала за больными на дому? Может быть, у кого-то из ее пациентов был сын или она нянчила больного мальчика?

— Отец в жизни не позволил бы матери работать! — вознегодовала миссис Тэйг, и лицо ее пошло красными пятнами. — Он был мастер-печатник. Что бы люди подумали? Что он не может содержать семью?

Почему же на свидетельстве о рождении указана профессия «медсестра»? Или Кэтлин Кэндлесс таким образом пыталась заявить о себе как о личности, не зависимой от мужа? Сара спросила о Доне и Кене, двоюродных братьях, как сложилась их судьба. Теперь ей неловко было глядеть в лицо миссис Тэйг, но иначе собеседница не разбирала слов.

— Откуда ей знать, — буркнула Морин.

Поскольку она не поворачивала головы в сторону Джоан, старуха не расслышала. Сердитый румянец сбежал с ее щек, гнев улегся, уже спокойнее она сказала:

— Оба были моложе меня и старше Джеральда. Дону исполнилось десять, а Кену — семь, когда… когда мой брат умер. Он погиб на войне, я про Дона говорю, в пустыне под Эль-Аламейном.

К удивлению Сары, Джоан слегка подвинула кресло вперед, заглянула ей в глаза. Вспышка гнева — ее семью сочли недостаточно обеспеченной! — будто прояснила ее мысли. Давний запрет рухнул. Джоан всем телом подалась вперед, позабыв о присутствии родственницы.

— Они не Кэндлессы. Моя мать — Митчелл, она и ее сестра в девичестве звались Кэтлин и Дороти Митчелл, потом тетя Дороти стала миссис Эпплстоун. Все они Эпплстоуны, Дон, Кен и Дорин. Эпплстоуны, а не Кэндлессы. Вам ясно?

— Я и не считаю, что мой отец был Кэндлессом, миссис Тэйг. Разумеется, нет. Он взял чужое имя.

— Неслыханное дело! — не утерпела Морин. Это признание успокоило ее, в голосе звучало явное облегчение. Женщина слегка покачивала головой, как бы говоря: в ее простом и правильном мире подобный фокус никому бы в голову не пришел.