Черный нал. Хранители порта

Когда совсем стемнело, я бы покинул эту скамью и вышел на проспект. Счастливый и гениальный человек назвал бар «Проспектом». Время было бы позднее, день неурочный, и меня бы впустили. Хотя могли бы и выставить. Я спросил бы два больших двойных кофе, так как согреться после смены времен года совершенно необходимо.

— «Утро красит нежным светом стену древнего Кремля…»

— А почему стену, товарищ?

— Это та стена, где будет восстановлена истина. Как думаете, здесь момент истины долго продлится?

— Нет. Здесь недолго. И с моря, и с неба, и с земли, и в узких улочках, и на проспекте, и на заводах. Везде и сразу. Может быть, кто-то сумеет убежать. Товарищ. Такие операции начинаются ночью, под утро. Так что будь пока спокоен.

— И враг думает, что ночью. Значит, можно ждать и днем.

— Ты прав, товарищ. Можно и днем, и утром, и вечером. Как у нас с тминным ликером?

— Я же выдал вам целую бутылку.

— Товарищ, вы не хохол?

— Я не понимаю, товарищ.

— Давайте не будем ссориться. Если я дам вам деньги, вы достанете тминного?

— Я достану вам хорошей немецкой водки.

— Ну тебя к черту. Купи мне тминного. И две бутылки. Только не приведи хвост.

— Какие хвосты? Вон на корабли хвосты вижу. Никому дела нет до скромного подполья.

— Но расстрелять могут запросто.

— Это да.

— Так будь осторожен, товарищ.

— Сейчас контрольное время кончится. Сколько еще?

— Еще три минуты. А магазины у вас со скольки?

— Круглый Божий день. И ночь. Эвакуация, товарищ.

И он ушел, а я стал рассматривать окрестности, мост, канал, дома и улицы, но ничего существенного не обнаружил.

Я принял холодный душ и переоделся. Потом вернулся на свое временное ложе и крутнул волшебный барабан, из которого выпало следующее воспоминание.

Остров. Корабли прошли. Прошли «Федор Шаляпин» и «Эрнест Буш». И тогда музыка вращающегося моста повисла над ожидающими счастливой возможности пройти на остров. Падает мелкий утробный дождик. С этой стороны канала — край, где город еще цепляется за эту землю, и топорщится сторожевая будка (для продажи абонементов), а поодаль еще и киоск «Союзпечати». А в трехстах метрах от этого великолепия мой бывший дом.

С другой стороны канала Семино «дупло», где я провел немало времени в беседах о мироздании.

Остров был обширен, но малонаселен — узкоколейка, ресторан «Галс», одна многоэтажка.

Мост поворачивается медленно, и одни идут туда, где конечная остановка желтого автобуса и большая талонница в будке, а другие — туда, где крепостные развалины, «Галс», Сема. Наконец мост останавливается, и служитель стопорит его специальным ключом.

Жители двигаются навстречу друг другу. И я двигаюсь, но тщетно, так как мне кладут руку на плечо и спрашивают: «Ну. Есть ли жизнь в других галактиках?»

Я не часто слышал этот голос. Совсем не часто. Но я так запомнил его, что теперь не оборачиваюсь и бегу. Должно быть, окружающие удивлены. С чего бы это вдруг? Как в фильме про разведчиков. Или про преступный мир. Я еще не разведчик и не шпион, но я бегу. До дома Семы совсем недалеко. Меня, естественно, никто не преследует, но я вбегаю в подъезд, вижу неприкрытую, по Семиному обыкновению, дверь, вваливаюсь в квартиру, закрываюсь на все три замка и кричу: «Семушка…» Никто не отвечает. Сема думал о мироздании в совмещенном санузле. Обстоятельства не позволяли этого где-либо еще в квартире. Диктатура. Здесь все как раньше. Пишущая машинка на тумбочке, тетрадка на крышке стиральной машины. И концентрическими кругами расходится вокруг тетрадки, вокруг сортира, вокруг всего Дупла — волна. Волна безумия. Природу этого поля определить невозможно. Но оно отличается различными физическими свойствами. Напряженностью, влиянием на различные предметы и прочее. Например, почему я побежал, не оглядываясь, когда мне задали совершенно невинный вопрос? Потому, что уже находился в этом поле.

Подобных мест в городе несколько. Мой дом теперь не излучает. А когда-то… Излучает, но, видимо, слабее, Дупло Врачевателя. А попавшие в это поле и не имеющие достаточно сил для сопротивления — люди конченые, все у них теперь наперекос. «Сема, ты где?» И весь город этим полем схвачен, где посильнее, где нет.

Наконец я покидаю свое убежище и обследую квартиру. В ней нет никого. Хозяин вышел ненадолго и даже дверь не прикрыл. Я иду на кухню, открываю холодильник, достаю холодную котлету, вторую, вспоминаю, где У Семы обычно припрятан ситный. А ситный в шкафчике. Потом я долго пью чай. Семы все нет. Я иду в комнату, вижу наконец, что я в обуви, возвращаюсь в прихожую, отпираю дверь. Мне кажется, что больше не нужно опасаться. Иду в комнату, падаю на диван и мгновенно засыпаю. А когда сон оставляет меня и я открываю ясные очи, можно уже лицезреть Сему. Он сидит за столом, покуривает и говорит: «Не спи, не спи, художник».

Потом я долго рассказываю ему про звезды и космический ветер, а он мне про свое изумительное существование. Потом я иду принимать ванну, а Сема бежит к бутлегеру за чекмариком, и мы празднуем встречу.

Сумерки наполняют комнату, что очень располагает к длинному и незамысловатому мужскому разговору.