Черный обелиск

– Ясно, – соглашается Герда. – Но ведь мы и не говорим об этом.

– О чем?

– О шубах, сутенерах и рогах.

– Нет? А о чем же?

Герда опять смеется:

– О любви, мой сладкий. Так, как о ней говорят разумные люди. А тебе что хотелось бы? Читать стихи?

Глубоко уязвленный, я хватаю пивную бутылку, но не успеваю замахнуться ею, как Герда целует меня. Это мокрый от пива поцелуй, но он полон такого лучезарного здоровья, что на миг я снова чувствую себя на тропическом острове. Ведь туземцы тоже пьют пиво.

– Знаешь, что мне в тебе нравится? – спрашивает Герда. – Что ты такой ягненок и полон предрассудков. Где только ты набрался всей этой чепухи? Ты подходишь к любви, точно вооруженный шпагой студент-корпорант, который воображает, будто любовь – это дуэль, а не танец. – Она трясется от хохота. – Эх ты, немец-воображала! – продолжает она с нежностью.

– Опять оскорбление? – осведомляюсь я.

– Нет. Просто устанавливаю факт. Только идиоты могут считать, что один народ лучше другого.

– Но ведь и ты немка-воображала?

– У меня мать чешка. Это несколько облегчает мою участь!

Я смотрю на лежащее рядом со мной обнаженное беззаботное создание, и мне вдруг хочется, чтобы у меня были хоть одна или две бабушки чешки.

– Дорогой мой, – говорит Герда, – любовь не знает гордости. Но я боюсь, что ты даже помочиться не можешь без мировоззрения.

Я беру сигарету. Как может женщина сказать такую вещь? – думаю я.

Оказывается, Герда наблюдает за мной.

– Как может женщина сказать такую вещь, да? – замечает она.

Я пожимаю плечами. Она потягивается и, щурясь, смотрит на меня. Потом закрывает один глаз. Глядя на другой, открытый, неподвижный, я вдруг кажусь себе провинциальным школьным учителем. Она права. Зачем нужно всегда и во все совать принципы? Почему не брать вещи, как они есть? Какое мне дело до Эдуарда? До какого-то слова? До норковой шубки? И кто кого обманывает? Я – Эдуарда, или он – меня, или Герда – нас обоих, или мы оба – Герду? Или никто – никого? Одна Герда естественна, мы же напускаем на себя важность и только повторяем затасканные фразы.

– Значит, ты считаешь, что из меня сутенера не выйдет? – спрашиваю я.

Она кивает.

– Женщины не будут ради тебя спать с другими и приносить тебе полученные с них деньги. Но ты не огорчайся: главное, что они будут спать с тобой.

Я осторожно стараюсь не углублять этот вопрос и все-таки спрашиваю:

– А Эдуард?

– Какое тебе дело до Эдуарда? Я ведь только что объяснила.

– Что?

– Что он ухажер. Мужчина с деньгами – У тебя их нет. А мне деньги все же нужны. Понял?

– Нет.

– Да тебе и незачем понимать, глупыш. И потом – успокойся, ничего не произошло, и еще долго не произойдет, я тебе скажу своевременно. А теперь никаких драм по этому поводу не разыгрывай. Жизнь иная, чем ты думаешь. И запомни одно: прав всегда тот, кто лежит с женщиной в постели. Знаешь, чего бы мне сейчас хотелось?

– Чего?

– Поспать еще часок, а потом приготовить нам рагу с чесноком, положить много чесноку!

– А ты можешь это здесь приготовить?

Герда указывает на стоящую на комоде старую газовую плитку.

– Если понадобится, я тебе на ней обед на шесть персон приготовлю. Чешское рагу! Ты пальчики оближешь! А потом принесем бочечного пива из пивной под нами. Это созвучно с твоими иллюзиями насчет любви? Или мысль о чесноке разбивает в тебе нечто драгоценное?

– Ничего не разбивает, – отвечаю я и чувствую себя развращенным. Но вместе с тем на душе легко, как никогда.

XVI

– Вот так сюрприз! – говорю я. – Да еще в воскресенье утром!

Мне чудилось, будто в рассветных сумерках по дому крадется вор, но спустившись вниз, я вижу, что там сидит Ризенфельд с Оденвэльдского гранитного завода, хотя всего пять часов.

– Вы, должно быть, ошиблись, – заявляю я. – Сегодня день, посвященный Господу Богу. Даже биржа – и та сегодня не работает. Тем менее мы, скромные безбожники. Где горит? Вам понадобились деньги для «Красной мельницы»?

Ризенфельд качает головой.

– Просто дружеский визит. У меня свободный день между Лене и Ганновером. Только что приехал. Зачем еще тащиться в гостиницу? Кофе и у вас найдется. А что делает прелестная дама в доме напротив? Она рано встает?

– Ага! – восклицаю я. – Значит, страсть вас сюда пригнала? Поздравляю с такими молодыми чувствами! Но вам не повезло: в воскресенье дома супруг. Он атлет и жонглирует ножами.

– А я сам чемпион мира по жонглированию ножами, – невозмутимо отвечает Ризенфельд. – Особенно если мне дадут к кофе кусок деревенского сала и рюмку водки.

– Пойдемте наверх. Правда, у меня в комнате еще ужасный беспорядок, но там я смогу сварить вам кофе. Если хотите, можете поиграть на рояле, пока вскипит вода.

Ризенфельд отказывается.

– Я останусь здесь. Это сочетание летнего зноя со свежестью раннего утра и могильными памятниками мне нравится. Пробуждает голод и жизнерадостность. Кроме того, здесь есть и водка.

– У меня наверху найдется гораздо лучше.

– Мне достаточно и этой.

– Хорошо, господин Ризенфельд, как хотите.

– Почему вы так кричите? – спрашивает Ризенфельд. – Я же не успел оглохнуть, с тех пор как был здесь.