Чёрный обелиск

— Она же артистка... — задыхаясь, произносит Вилли. — Поет дуэты... Одна!.. Одну строфу — сопрано, другую — басом...

Покров тайны с загадочного происшествия снят.

— Но такой бас?.. — недоумеваю я.

— Талант! — поясняет Вилли. — Ну и, конечно же, труд. Слышали бы вы, как она изображает семейную ссору! Нет, Лотта неподражаема!

Мы выражаем полное согласие со сказанным. Приносят гуляш. Эдуард бродит по залу, как призрак, издалека украдкой наблюдая за нами. Его беда в том, что он непременно должен докопаться до причин того или иного события. Это сильно вредит его лирике и питает в нем растущее недоверие к жизни. Вот и сейчас он ломает себе голову, пытаясь разрешить загадку мистического баса. Он еще не подозревает, какой его ждет сюрприз. Георг, настоящий кавалер старой школы, уговорил Вилли и Рене де ла Тур быть сегодня его гостями и вместе с нами отпраздновать нашу очередную победу. В конце обеда он под скрежет зубов Эдуарда расплатится за превосходный гуляш четырьмя бумажками, общая стоимость которых сегодня едва ли позволит приобрести даже пару костей с остатками мяса.

Ранний вечер. Я сижу у окна в своей комнате над нашей конторой. Дом старый, низкий и угловатый. Когда-то он, как и часть этой улочки, принадлежал церкви, которая стоит на площади в конце улицы. В нем жили пастор и причетники; но шестьдесят лет назад его приобрела фирма Кролль. Он состоит, собственно, из двух низеньких домиков, разделенных аркой и входом; во втором флигеле живет фельдфебель запаса Кнопф с женой и тремя дочерьми. За ним находится сад с выставкой наших надгробных памятников, а слева в глубине двора стоит нечто вроде трехъярусного сарая. На первом этаже сарая работает наш скульптор Курт Бах. Он лепит печальных львов и взмывающих в небо орлов для наших воинских памятников и вычерчивает надписи на надгробиях, которые потом вырубают каменотесы. В свободное время он играет на гитаре, путешествует с рюкзаком по окрестностям и мечтает о золотых медалях позднего периода творчества Курта Баха, который никогда не наступит. Ему тридцать два года.

Верхний этаж сарая мы сдали тощему гробовщику Вильке, о котором никто не знает, есть у него семья или нет. Наши отношения с ним можно назвать приятельскими, какими обычно бывают отношения, основанные на взаимной выгоде. Мы, первыми узнав о свежем мертвеце, еще не имеющем гроба, рекомендуем родственникам нашего соседа или сигнализируем ему о потенциальном клиенте; он, в свою очередь, делает то же по отношению к нам, прослышав о трупе, еще не ставшем добычей алчных гиен из вражеского лагеря наших конкурентов. Ибо жестокая борьба за мертвецов идет не на жизнь, а на смерть. Агент фирмы «Хольман и Клотц» Оскар Фукс использует в своей работе даже лук. Прежде чем переступить порог дома, в котором лежит труп, он достает из кармана разрезанную луковицу и нюхает ее до тех пор, пока не прослезится. Только после этого он входит, разыгрывает сострадание и скорбь по безвременно ушедшему и пытается обстряпать сделку с родственниками. Поэтому его все называют Оскар-Плакальщик. Странно, но факт: если бы «скорбящие родственники и близкие» заботились о своих мертвецах при жизни больше, чем когда те переходят в мир иной, «безвременно ушедшие» наверняка с удовольствием отказались бы от самых роскошных мавзолеев. Но так уж устроен человек: он ценит только то, чего у него нет.

Улица медленно наполняется прозрачной дымкой вечерних сумерек. Лиза уже зажгла свет. Но теперь ее занавески задернуты — верный признак того, что мясник Ватцек дома. К их дому примыкает садик виноторговца Хольцмана. Над изгородью нависла сирень, а из подвала дома доносится свежий запах уксуса от винных бочек. Из подворотни нашего дома выходит фельдфебель запаса Кнопф, тощий мужчина в фуражке и с тростью, который, несмотря на свою профессию и на то, что за всю жизнь не прочел ни одной книги, если не считать строевого устава, похож на Ницше. Кнопф идет по Хакенштрассе и на углу Мариенштрассе поворачивает налево. Около полуночи он опять появится на этом перекрестке, но уже справа — закончив свой ежедневный рейд по городским кабакам, который он, как и полагается старому вояке, проводит с неукоснительной методичностью. Кнопф пьет только водку, причем хлебную, и ничего другого. Но зато в этом он — непревзойденный специалист. В городе существует два или три водочных завода. Для нас, простых смертных, все виды их продукции почти ничем не отличаются друг от друга. Кнопф различает их даже по запаху. Сорок лет неутомимой работы так изощрили его вкусовые рецепторы, что он безошибочно определяет, из какого именно кабака та или иная водка. Он утверждает, что погреба все разные, и он знает их все как свои пять пальцев. Разумеется, это касается только водки из бочек; вкусовые особенности бутылочной водки не поддаются столь точному анализу. Благодаря своей уникальной квалификации он выиграл уже не одно пари.