Чёрный обелиск

Мы вклиниваемся в толпу на танцевальной площадке и медленно дрейфуем вперед.

— Трое мужчин в ночном клубе — без женщин... — говорит Герда. — Почему?

— А почему бы и нет? Мой друг Георг утверждает, что приводя женщину в ночной клуб, мы сами предлагаем ей наставить нам рога.

— А кто ваш друг? Тот, что с толстым носом?

— Нет, тот, что с лысым черепом. Он сторонник гаремной системы. Женщин не следует показывать посторонним, говорит он.

— Конечно... А вы?

— Я вне какой бы то ни было системы. Я — как соломинка на ветру.

— Не наступайте мне на ноги. Вы совсем не как соломинка на ветру. Вы весите как минимум семьдесят кило.

Я беру себя в руки. Мы как раз «проплываем» мимо столика Эрны, и на этот раз она, слава Богу, меня узнала, хотя ее голова лежит на плече барышника с печаткой, а тот держит ее за талию. Попробуй тут, к дьяволу, сосредоточиться на синкопах! Краем глаза наблюдая за Эрной, я сверху улыбаюсь Герде и крепче прижимаю ее к себе.

Герда пахнет ландышами.

— Отпустите же меня! — говорит она. — Таким способом вы все равно ничего добьетесь от рыжеволосой дамы. А вы ведь именно этого хотите, верно?

— Нет, — вру я.

— Вам не надо было вообще обращать на нее внимания. А вы, наоборот, пялились на нее, как загипнотизированный, а потом еще устроили этот театр с обниманием. Вы, как я погляжу, в этом деле еще полный дилетант!

Я судорожно сохраняю на лице фальшивую улыбку: Эрна ни в коем случае не должна заметить мое очередное фиаско.

— Я ничего не устраивал, — мямлю я в ответ. — Я же не хотел танцевать.

Герда отталкивает меня.

— Кавалером вас тоже не назовешь! У меня пропало желание танцевать. Ноги болят.

Я уже раскрываю рот, чтобы объяснить ей, что совсем не то хотел сказать, но вовремя останавливаюсь: кто знает, куда меня заведут мои жалкие оправдания! Лучше заткнуться и с гордо поднятой головой, хотя и поджав хвост, вернуться за столик.

Там алкоголь уже сделал свое дело. Георг и Ризенфельд уже перешли на ты. Ризенфельда зовут Алексом. Самое позднее через час он и меня заставит говорить ему ты. Утром все, конечно, будет забыто.

Я сижу в мрачном расположении духа и жду, когда Ризенфельд выдохнется. Мимо скользят танцующие — густой, гудящий поток жмущихся друг к другу тел, движимых стадным чувством. Проплывает в этом потоке и Эрна. Вид у нее вызывающе-неприступный; она демонстративно на меня не смотрит. Герда толкает меня локтем.

— Волосы у нее крашеные, — говорит она, и у меня появляется отвратительное чувство, что она хочет меня утешить.

Я киваю и только теперь замечаю, что изрядно захмелел. Ризенфельд наконец зовет официанта. Лиза ушла; теперь его здесь ничто больше не держит.

Процедура расчета занимает больше времени, чем хотелось бы. Ризенфельд и в самом деле платит за шампанское; я боялся, что мы сядем в лужу с этими четырьмя бутылками, которые он заказал. Мы прощаемся с Вилли, Рене де ла Тур и Гердой Шнайдер. Все равно веселье закончено; музыканты тоже собирают свои пожитки. У дверей и в гардеробе не протолкнуться.

Я вдруг оказываюсь рядом с Эрной. Ее кавалер работает своими длинными граблями перед гардеробом, добывая ее плащ. Эрна окидывает меня ледяным взором.

— Вот, значит, где ты околачиваешься! Небось, не ожидал, что я тебя тут застукаю!

— Ты — меня?.. — произношу я изумленно. — Это я тебя застукал!

— Да еще с кем! — продолжает она, как будто не слыша моих слов. — С какими-то балаганными девками! Не прикасайся ко мне! Одному Богу известно, что ты тут с ними успел подцепить!

Я и не собирался к ней прикасаться.

— У меня здесь была деловая встреча, — говорю я. — Я пришел сюда по делам коммерции. А вот ты здесь что забыла?

— «По делам коммерции»! — язвительно смеется она. — Хороша коммерция! И кто же умер?

— Опора государства, мелкий вкладчик, — отвечаю я, ошибочно полагая, что это остроумный ответ. — Здесь каждый день проходят его похороны. И памятник ему — не крест, а настоящий мавзолей, именуемый биржей.

— И вот этому болтуну и ничтожеству я верила! — восклицает Эрна, опять игнорируя все сказанное мной. — Между нами все кончено, господин Бодмер!

Георг и Ризенфельд борются у стойки гардероба за свои шляпы. Я вдруг осознаю всю несправедливость навязанной мне оборонительной позиции.

— Послушай!.. — шиплю я. — Кто мне сегодня днем сказал, что у него жуткий приступ мигрени? А потом отплясывал здесь с жирным барышником?

Эрна бледнеет от злости.

— Ты, жалкий рифмоплетишка! — шепчет она, прищурившись, словно желая испепелить меня взглядом. — Думаешь, что если ты насобачился списывать чужие стишки — у своих же покойников! — то можешь смотреть на других свысока? Научись сначала зарабатывать, чтобы иметь возможность пригласить даму в приличный ресторан! Да кому ты нужен со своими прогулками «на лоне природы» и «свежим воздухом»! Со своими «шелковыми знаменами весны»!.. Держите меня, а то я упаду от умиления!

«Шелковые знамена весны» — это цитата из стихотворения, которое я послал ей днем. Внутренне закачавшись от ярости, я внешне небрежно ухмыляюсь.