Черный призрак

Если бы я мог, то принялся бы излучать сплошным потоком лучи мира и добра. Но мутанта не обманула моя показная вежливость.

– А ты что за хрен с горы?

– Моё погоняло – Торпеда. Эти люди, как я уже сказал, – мои друзья. Давайте не будем устраивать потасовку и решим вопрос миром. Если желаете, могу угостить вас стаканчиком.

– Не пойдёт, – решительно заявил качок. – Твой приятель приставал к моей подруге. Я этого с рук не спущу.

Было странно услышать, что у этого урода есть подруга, но, поглядев направо, я догадался, о ком шла речь. Там, вжавшись спиной в стену, стояла женщина лет тридцати, обладающая вполне миловидными чертами лица и фигуркой что надо. На здешнем тотальном безрыбье она была даже не «прынцессой», а «королевишной», так что я не удивился, почему Филипп запал на неё, проигнорировав все мои предупреждения.

Поскольку среди сталкеров дамы всегда были в меньшинстве, и уж тем более мало кто из них попадал под действие Перезагрузки и становился мутантом, можно было сообразить, что именно женщины считались главной ценностью в здешнем мирке. За них сражались и были готовы на любые жертвы. Хотя странно, конечно, что такая красотка связалась с этой ошкурованной горой мышц. Невысокая, где-то метр шестьдесят, слегка полноватая, но той полнотой, которая лишь подчёркивает выдающиеся достоинства. Эта женщина немного напоминала Наталью Варлей из «Кавказской пленницы», сочетая в себе трогательность и беззащитность так, что любому нормальному мужику хотелось взять её под своё крыло и спрятать от всех ненастий и бед.

Других женщин в кабаке не было. Наверное, на весь Шалман их насчитывалось трое-четверо. Мысленно я сразу прозвал её Еленой, вспомнив о той роковой девице из античных времён, что послужила яблоком раздора и привела к Троянской войне.

Расклад был предельно ясен: Филипп – парень молодой, горячий, кровь играет, хочется женской ласки, особенно с учётом нескольких дней воздержания – вот и запал на девицу себе на беду.

«Оставить его выпутываться из передряги самостоятельно? – думал я. – И оправдание есть: я специально акцентировал внимание на этой теме несколько раз. Думал, что все уши им прожужжал. Умыть руки? Погоди, не спеши. Не всё тут просто, ой, не всё».

Было что-то фальшивое в поведении этой красавицы: тот самый сакральный случай с тёмным омутом, в котором водится много всякого нехорошего. Моё чутьё просто кричало об этом. Похоже, эта дама вела свою, пока что непонятную нам игру. Недвусмысленно запахло подставой, однако никто из наших этого даже не подозревал.

Филипп подтвердил мои опасения. На его лице появилась лёгкая ухмылка. Он заговорил, обращаясь к громиле:

– Чувак, не кипятись так сильно! Твоя подруга сама ко мне льнула. Никто её силком не заставлял. Пойдём, присядем к нашему столику, полечимся. А что касается твоей тёлки – сам знаешь: баба с возу, кобыле легче!

Не очень благородно, конечно, но здесь намечался не рыцарский турнир, а банальный мордобой с высокой вероятностью смертельного исхода. Нет, даже не мордобой. Я забыл о ноже в руках мутанта. Мужик был полон решимости пустить тесак в дело. Непонятно, что его удерживало от этого шага.

Я успел заметить быстро промелькнувшую усмешку на лице женщины.

Наверное, я был единственным, кто увидел это. Теперь всё стало на свои места.

«Так, так, так… Похоже, нас помимо воли втянули в чью-то комбинацию, – размышлял я, пытаясь придумать выход из ситуации. – Мы тут чужие, а чужаков нигде не любят, но это явно не тот случай. Очень уж смахивает на провокацию. Интересно, а кому это выгодно? Раскормленный бугай явно не тянет на эту роль. Он такая же пешка, как и Филипп, только не способен осознать это. Ну да, с мозгами тут определённо не повезло. В отличие от мышц, они штангой не прокачиваются».

Я снова обратился к «культуристу»:

– Слушай, тебя как зовут?

Наверное, это было зря. Качок уже успел составить о нашей компании мнение, и оно было не самым благоприятным. Грубая сила понимает только грубую силу. Иные доводы бесполезны.

Он презрительно сплюнул мне под ноги.

«Ну вот, а ведь хотелось разойтись по-хорошему, – с досадой подумал я. – Получается, не судьба».

Я посмотрел на растёкшуюся возле мысков ботинок лужицу и покачал головой.

– Силён ты плеваться, парень. Прямо верблюд какой-то.

Если бы качок мог побагроветь, то непременно сделал бы это. Вместо этого он заскрежетал зубами так, что, наверное, стёр с них всю эмаль.

– Кем ты меня назвал? – свирепо прохрипел он, отпуская Филиппа.

– А ты не слышал? – делано удивился я.

Меня охватила давно забытая лёгкость. Я словно вернулся в своё детство: ах, эти разборки на школьном пустыре после уроков, расквашенный нос, синяк под глазом – романтика, блин.

Я развеселился, сам не понимая, что со мной происходит. Тут намечалось конкретное мочилово, а у меня было такое ощущение, что я комедию Гайдая смотрю.

– Чего лыбишься? – рявкнул громила.

– А тебе не один хрен? – безмятежно спросил я.