Читаем Черный риэлтер полностью

— Пусть, как время будет, зайдет ко мне в кабинет.

Это указание Зильбермана не удивило медсестру. Она знала, что санитара и доктора связывает одна, но пламенная страсть — рыбалка.

А доктор уже звонил домой. Трубку взяла как раз внучка.

— Деда, деда звонит! — пронзительно закричала она. Зильберман невольно заулыбался. Это четырехлетнее чудо с косичками было его последней радостью в жизни.

— Машенька, как у тебя дела?

— Хорошо, мы только пришли с бабушкой с прогулки, мы на санках катались.

— Это здорово. Маша, позови бабушку.

Когда трубку взяла жена, он сообщил ей: — Сонечка, я сегодня, наверно, ночевать не приду. Хочу подежурить. Надо подменить Самсонова, у него же скоро защита.

— Господи, Иван, ты же снова загоняешь себя на больничную койку! Что у них, дежурить некому?

— Не надо, Сонечка, не ругайся. Все будет хорошо. Целую тебя нежно.

Через десять минут после этого разговора в кабинет Зильбермана прошел рослый, под два метра, очень полный мужчина лет сорока. Его полнота казалась нездоровой, лицо широким, с полными щеками. Некоторую свирепость этому лицу придавали густые усы щеточкой.

— Можно, Иван Тимофеевич? — спросил он, приоткрыв дверь.

— А, заходи Миша, заходи.

Они пробеседовали больше часа, потом санитар ушел. Лицо его было озабоченным, а под глазом дергалась какая-то жилка.

Самсонов, сидя в гипнотарии, изучал историю болезни заинтересовавшего его больного. Собственно это дело ему подсунула сегодня Влада Зарецкая. Чем больше Самсонов изучал документы, тем больше он убеждался в правильности выводов Влады.

"Да, детство у него было классическим: нестерпимо требовательная мать, что избивала его каждый день, энурез, а значит, насмешки со стороны других детей. Сплошные неудачи в любовных поисках. Так вот психология маньяков и формируются", — думал Самсонов.

Дверь за его спиной, тихо скрипнув, открылась, но он услышал это звук, и, не оборачиваясь, громко сказал: — Стой Дымчук!

Вошедший замер. Тогда Самсонов развернулся, и глянул на вошедшего. Это был мужчина в больничной пижаме, среднего роста, непонятных лет, с каким-то расплывчатым, неприметным лицом. В руках его была тонкая бельевая веревка, намотанная на обе ладони.

— Так вот ты какой, Виктор Дымчук? Значит, это тебя громко именуют Торским душителем? — спросил Самсонов, пристально глядя в лицо убийце.

В глазах незваного гостя мелькнуло что-то паническое.

— Я, я ничего…

— Да, ладно, не стесняйся, — оборвал его доктор. — Я все понял. Тебя положили сюда два месяца назад с обычным психозом. Тут Иван Тимофеевич обнаруживает, что дело гораздо серьезней, применил, наверняка гипноз. И ты в таком состоянии рассказал ему про себя то, что так долго скрывал от всех. Ведь так?

Дымчук с трудом, но кивнул головой.

— Сколько человек ты задушил в Торске? — небрежно поинтересовался Самсонов.

— Ш-шесть.

— А здесь?

— Двоих.

— И тебе разрешил их задушить Иван Тимофеевич, не правда ли?

Тот снова кивнул головой.

— Понятно. А теперь он разрешил тебе задушить меня, правда?

Дымчук снова кивнул. А Самсонов продолжал говорить, пристально глядя в глаза Дымчука: — Но Иван Тимофеевич не сказал тебе главного, Витя. Самый большой кайф ты получишь тогда, когда сам наденешь на себя веревку. В этот момент ты достигнешь самого большого, просто грандиозного кайфа.

— Я думал об этом, — с трудом выдавил Дымчук. — Я уже пробовал, руками.

— Тебе понравилось?

— Да.

— Так иди и закончи этот кайф до конца. Я тебе разрешаю. Иди в туалет, там сейчас никого нет, а веревку можно накинуть на решетку. Ты выйдешь из кабинета, и забудешь про все, про что мы тут говорили. Но, ты сделаешь это. Иди.

Дымчук развернулся, и все так же находясь в трансе, вышел из кабинета. Тут же в кабинет ворвался Ковальчук. В руках он держал лист бумаги. Увидев спокойно сидящего в кабинете главврача, он замер на месте. Самсонов этому не удивился.

— А, это ты, Миша. Дай сюда бумагу, и иди, помоги Дымчуку. Он решил нас покинуть.

Через час Ковальчук спустился вниз, зашел, без стука, в кабинет Зильбермана. Тот, увидев входящего, оживился, но потом понял, что санитар в странном состоянии. Тот молча протянул доктору бумагу, развернулся, и, так и не сказав ни слова, вышел из его кабинета. Зильберман развернул бумагу. Это была составленная им предсмертная записка. Только подпись Самсонова была зачеркнута, и рукой главврача было приписано: "Не занимайся ерундой, Тимофеевич. Подумай о внучке".

Зильберман тяжело вздохнул, лицо его посерело, он положил руку на сердце. Затем он сжег бумагу в пепельнице. Потом снова отпечатал тот же текст, но поставил под ним свою подпись. Доктор открыл стол, достал пластину таблеток, и, методично накрошив их в ладонь, столь же методично проглотил, запивая водой. Потом он сел в кресло, и стал ждать неизбежного.


Перейти на страницу:
Нет соединения с сервером, попробуйте зайти чуть позже