Черный риэлтер

— Дальше? А про что я говорила? А-а! Про водку. Только денег у нас не было, он и так рублей триста уже этой кошевке должен. А она, сука старая, водки не дала, отматерила его, да за дверь выставила. Тогда он пошел к этому деду…

— По Лермонтова пятьдесят два? — снова спросил Демин.

— Да не перебивай ты меня! — заорала на участкового подруга. — Не запоминаю я эти цифры долбанные! Я продавщицей только день поработала на рынке, и хозяин меня пинками из-за прилавка выгнал. Я сдачу с ценой путала, цену отдавала покупателю, а себе сдачу оставляла.

— Как тебя зовут? — спросил Колодников.

— Люба.

— А фамилия?

— Цепляева.

Колодников хмыкнул. Фамилию он эту хорошо знал, была такая в Кривове знаменитая воровская династия.

— И что Николай выходил у этого деда?

— Пришел он, трясется весь. Говорит — дед мертвый лежит, в крови весь. Не то грохнул кто, не то сам свалился, об угол треснулся. Потом бутылку достает. Я ему — откуда, нахрен, пузырь то? А он говорит — на столе стоял. Открытая уже была пол-литра, там отпито грамм сто всего было. Ну, помянули мы деда. А с утра мой хрен снова собирается. Сам на ногах уже не стоит. А ему говорю: куда ты, нахрен, собрался, упадешь ведь где-нибудь, замерзнешь!? А он говорит — так у деда еще один пузырь на столе стоял. Не пропадать же ему. Ну и через полчаса он его притащил. Вон, выпил его почти весь один, мне так, плеснул на донышко.

— Когда он первый раз уходил? — спросил Андрей.

— Да, хрен его знает, темно было. Ночь уже. Мы тут третий день гудим, брат его с тюрьмы вернулся, Витька, к нам первым делом завернул. Потом он уехал, а Колька все не успокоится, два дня сверху уже гульбанит.

— Ну, хоть примерно ты знаешь, во сколько твой Колька ушел за водкой? — спросил Колодников. Любка пожала плечами.

— Ночь была, темно. Не вечер уже, это точно, ночь. По телеку уже давно новости прошли.

— Значит, сильно после десяти. Он там ничего не видел, около дома?

— Видел, машину. Она как раз отъезжала от дома. Кольке и интересно стало, кто это к старикам приезжал, вот он и завернул. Еще сказал, что видно тот, кто приезжал, по жбану деду и дал.

— Откуда ты знаешь, что его убили эти, с машины? — не поверил Колодников.

— Да Колька же говорил. Тот еще свеженький был, кровь еще из башки текла.

— А второй раз он, когда за бутылкой пошел? Сколько тогда время было?

— А, это я помню, — она взглянула на старинные ходики с давно не работающей кукушкой. — Да шести еще не было.

— Понятно. Давай, приводи своего кента в чувство, чтобы сегодня больше не пил. Вечерком мы подъедем, снимем показания. Он тебе кто, сожитель?

— Почему сожитель? — обиделась Любка. — Муж.

— Постой, его как фамилия?

— Цепляев.

— А ты кого убила?

— Сашку.

— Цепляева?

— Ну да, старшего его брата.

— И живешь с младшим?

Дама ухмыльнулась, и, затянувшись папиросой, весело продолжила:

— А чё такого? Хрен ровесников не ищет. Там у них еще трое меж ними, между Сашкой да Колькой, да Валька еще, сестра ихняя, младшенькая, сука подколодная, проститутка е… Чё мне, нельзя жить с тем, кто младше?

Колодников засмеялся, и махнул рукой.

— Ладно, живи как хочешь и с кем хочешь.

Они вышли за ограду, закурили.

— Не диранет этот Коля с испугу из города? — спросил Демин.

— Ну, до вечера он хрен на ноги встанет. А там нам надо его непременно допросить.

— Ты думаешь, что это не он старика замочил?

Колодников отрицательно покачал головой.

— Мелковат он для этого. Коля у них младшенький, сидел только по хулиганке. Это старший, Сашка, тот, которого эта сова замочила, вот он за осознанную мокруху пятнашку отмотал.

К вечеру Астафьев сумел найти человека, способного перевести язык глухих на обычный, человеческий разговор.

— Я двадцать лет возглавлял общество инвалидов, подо мной были не только глухонемые, но и инвалиды-колясочники. Какая была мощная организация! У нас и свои цеха были, мы столько самой разной мелочевки делали: и ложки алюминиевые, и кружки, и щетки. А какая была самодеятельность! А спорт! Мы же со своими стрелками-колясочниками весь союз объездили, сколько призов брали! И по стрелковому оружию призы брали, и по дартсу. А сейчас все это развалилось, все позакрывалось, никто ими толком не занимается, — делился своими воспоминаниями, Валентин Александрович Викторов мужчина лет семидесяти, с белоснежной шевелюрой и благородным, как у киношных графов, лицом.

Они приехали в больницу, и тут же увидели выходящего из приемного покоя Шварцмана. У того было расстроенное лицо, и Юрий подумал, что это все из-за немого.

— Сань, не переживай, я тебе переводчика привез. Можешь допрашивать своего немого.

— Поздно, Юрий Андреевич.

— Что такое? Умер?!

— Сбежал наш немой. И с больной ногой дал деру.

Юрий разозлился.

— Сбежал?! Как сбежал?! Что ж ты охрану ему не выписал?

Черный огорченно махнул рукой.