Чёрный Скорпион

Маргарита вздрогнула так, словно я ее ударил.

— Ну почему же не хочет… — после паузы медленно проговорила она. — Если милиция их найдет…

Я усмехнулся:

— А думаете, найдет?

Ее плечи безвольно опустились.

— Не знаю…

Я поморщился:

— Вы знаете. Вы очень многое знаете, Маргарита, но почему-то молчите. Впрочем, пока я не слишком настаиваю. Но, заметьте, — только пока.

…Нет, плохо все-таки я разбираюсь в женщинах! На эту давить не следовало. Глаза ее вновь холодно сверкнули.

— Послушайте, вы! — зло отчеканила она. — Вы считаете, я не догадывалась, кем был мой муж?

— Это вы о чем? — притворно удивился я, хотя в груди что-то ёкнуло.

Но Маргарита гневно топнула ногой:

— Не стройте из себя идиота! Вы прекрасно понимаете, что я сейчас имею в виду. А он… он был х и щ н и к о м! Да вам и самому это известно лучше, чем кому бы то ни было, потому что вы… вы…

Я прищурился:

— Да-да, слушаю. Я очень внимательно слушаю, Маргарита.

— Потому что вы сами такой же! — выпалила она и вдруг словно опомнилась: — Ой! Извините, я не то хотела сказать… Я не хотела вас обидеть.

— Вижу, — усмехнулся я. — Однако сказали вы именно то, что хотели. — И добавил: — Попросите Вику убрать пса.

Уже выходя на крыльцо, я внезапно остановился.

— Рита… Только честно. Он… сильно пил?

Она уронила голову:

— Да…

Глава восьмая

Я сидел на берегу моря и развлекался тем, что швырял в воду голыши. Хотя слово "развлекался" навряд ли подходило к моему настроению. Вокруг раздавались веселые голоса любителей вечернего купания, крики и девичий визг. Матери и отцы вылавливали из воды посиневших чад, которые отчаянно сопротивлялись, — они жаждали нырять еще и еще, — солнце, уже не желтое и не красное, а малиновое, чуть ли даже не фиолетовое, вот-вот грозилось перейти в ислам, а я все сидел и периодически пулял (но разумеется, не в больших и маленьких купальщиков) плоские камни.

…"Он сильно пил?" — спросил я у Маргариты.

И она ответила: "Да…"

Я мысленно чертыхнулся — на пьянке, гадство, и погорел!..

Серёга начал выпивать лет пять назад, когда еще жил по соседству со мной, до своего переезда к "самому синему в мире". Впрочем, не он один, и поначалу все казалось достаточно безобидным и несерьезным.

Домой мы с ним вернулись почти одновременно и первое время занимались в основном тем, что ничем не занимались, только гуляли. И в прямом и в переносном смысле этого слова. Поначалу мы гуляли с закадычными друзьями детства и юности — весело и с размахом. Однако поскольку у друзей детства и юности к тому времени давным-давно имелись жены и дети, то женам и детям вся эта пьяная лавочка очень быстро надоела, и нам стали где деликатно, а где и не слишком, указывать на дверь и советовать заняться наконец каким-нибудь делом.

Но статью за тунеядство к тому времени уже отменили, а деньги у нас были, и потому мы не особо спешили последовать этим полезным советам. Появились новые знакомые и приятели (естественно, и приятельницы), и хотя жизнь вокруг медленно, но верно начинала давать сбой, лично на нас это покамест не отражалось, скорее, наоборот: расшифровывать не буду, однако мы с Серёгой сделались вдруг весьма популярными в определенных сферах фигурами, мы стали вдруг очень многим нужны. Ну а то, что все это коловращение жизни следовало рука об руку с обильными возлияниями после "работы", объяснять, полагаю, не стоит.

Но может быть, бог на свете и есть… По крайней мере — мой бог. Когда однажды я внезапно поймал себя на том, что не помню, как и когда вернулся накануне домой (точнее, не домой, а к девушке, с которой жил), — мне это совсем не понравилось. Потом, примерно в течение месяца, такое повторилось еще несколько раз, и вот тут-то меня, кажется, впервые по-настоящему заколотило: это очень, очень неприятное, да просто поганое ощущение и состояние — не помнить, что ты делал вчера. А еще неприятнее и поганее судорожно пытаться это вспомнить: лежать, обливаясь то ледяным, то горячим потом, и, мучаясь с дикого похмелья, нащупывать непослушными руками под кроватью кружку с водой. Но самое мерзкое — это если ты вдруг все-таки вспоминал… Вспоминал, что оскорбил близкую женщину, обматерил пытавшегося урезонить тебя приятеля, ударил совершенно незнакомого человека…

Нет, наверное, действительно мой бог на этом свете имеется. Я тогда завязал. Завязал очень круто. И слава ему, всевышнему, что, видимо, еще не слишком глубоко забрался я в ту кугу, иначе все было бы труднее, гораздо труднее.

Образ жизни пришлось резко менять. Почти полгода я держался, не брал в рот ни капли спиртного, потом, "на пробу", несколько ослабил свой аскетизм — и… ничего страшного не произошло.

Со мной.

Но не с Серёгой.