Напрасно его крестный отец Корнелий предлагал ему общественные должности; напрасно он хотел соблазнить его славой, когда Корнелиус, чтобы пойти навстречу желанию крестного, отправился вместе с ван Рюйтером на военном корабле «Семь провинций», шедшем во главе ста тридцати девяти судов, с которыми знаменитый адмирал готовился в одиночку бросить вызов соединенным силам Англии и Франции. Когда ведомый лоцманом Леже, он приблизился на расстояние выстрела из мушкета к боевому судну «Принцу на котором находился брат английского короля герцог Йоркский; когда нападение его патрона ван Рюйтера было проведено энергично и умело и герцог Йоркский, чувствуя, что его корабль захватят, едва успел перейти на борт „Святого Михаила“; когда он увидел, как „Святой Михаил“, разбитый и изрешеченный голландскими ядрами, вышел из строя; когда он увидел, как взорвался корабль „Граф Сандвич“ и погибло в волнах и в огне четыреста матросов; когда он убедился, что в конце концов, после того как двадцать судов было разнесено в куски, три тысячи человек убито и пять тысяч ранено, исход боя все же остался нерешенным и каждая сторона приписывала победу себе, так что все надо было начинать сначала и лишь к списку морских сражений прибавилось новое название — сражение у Саутуолдской бухты; когда он понял, сколько времени теряет человек, закрывающий глаза и затыкающий уши, стремясь мыслить даже в те часы, в которые ему подобные палят друг в друга из пушек, — тогда-то Корнелиус распростился с ван Рюйтером, с главным инспектором плотин и со славой. Он облобызал колени великого пенсионария, к которому чувствовал глубокое уважение, и вернулся в свой дом в Дордрехте. Он вернулся, обогащенный правом на заслуженный отдых, своими двадцатью восемью годами, железным здоровьем, проницательным умом и убеждением более ценным, чем капитал в четыреста тысяч и доход в десять тысяч флоринов, — убеждением, что человек всегда получает от Неба слишком много, чтобы быть счастливым, но достаточно — чтобы не узнать счастья.
Поэтому, стремясь создать себе счастье по своему вкусу, Корнелиус стал изучать растения и насекомых. Он собрал и классифицировал всю флору островов, составил коллекцию насекомых всей провинции, написал о них трактат с собственноручными рисунками и, наконец, не зная, куда девать свое время, а главное — деньги, количество которых ужасающе увеличивалось, стал выбирать среди увлечений своей страны и своей эпохи одно из самых изысканных и самых дорогих увлечений.
Он полюбил тюльпаны.
Как известно, то была эпоха, когда фламандцы и португальцы, соревнуясь в этом роде садоводства, дошли буквально до обожествления тюльпана и сделали с этим привезенным с востока цветком то, чего никогда ни один натуралист не осмеливался сделать с человеческим родом из опасения вызвать ревность у самого Бога.
Вскоре от Дордрехта до Монса только и говорили о тюльпанах мингера ван Барле. Его гряды, оросительные канавы, его сушильни, его коллекции луковиц приходили осматривать так же, как когда-то знаменитые римские путешественники осматривали галереи и библиотеки Александрии.
Ван Барле начал с того, что истратил весь свой годовой доход на составление коллекции; затем, для улучшения ее, он впервые посягнул на новенькие флорины, и его труд увенчался блестящим успехом. Он вывел пять разных видов тюльпанов, дав им названия: „Жанна“ — имя своей матери, „Барле“ — фамилию своего отца, „Корнелий“ — имя своего крестного отца; остальных названий мы не помним, но любители, без сомнения, найдут их в каталогах того времени.
В начале 1672 года Корнелий де Витт приехал в Дордрехт, чтобы провести три месяца в своем старом доме, ибо известно, что не только Корнелий родился в Дордрехте, но и вся семья де Виттов происходила из этого города.
Как раз в это время Корнелий стал блистать, по выражению Вильгельма Оранского, самой полной непопулярностью. Однако же для своих земляков, добродушных жителей Дордрехта, он еще не был преступником, заслуживающим виселицы, и хотя они и были не очень довольны его слишком стойкими республиканскими взглядами, но все же, гордясь его личными достоинствами, приветствовали его местным вином.
Поблагодарив сограждан, Корнелий пошел посмотреть родной дом и распорядился, чтобы там произвели кое-какой ремонт, прежде чем приедет г-жа де Витт, его жена, с детьми.
Затем он направился к дому своего крестника, вероятно единственного в Дордрехте человека, еще не знавшего о прибытии инспектора плотин в родной город.
Насколько Корнелий де Витт вызывал к себе повсюду ненависть, рассеивая зловредные семена, именуемые политическими страстями, настолько ван Барле приобрел всеобщую симпатию, совершенно отказавшись от политики и всецело занявшись разведением своих тюльпанов.
Ван Барле любили и работники его, и прислуга, и он даже не представлял себе, что на свете может существовать человек, который желал бы зла другому человеку.