Черный тюльпан. Капитан Памфил. История моих животных

— О сударь, — сказал он, — все, что я вам рассказал, это истинная правда.

— Так что же?

— Господин ван Барле арестован; его посадили в карету и увезли в Гаагу.

— В Гаагу?

— Да, и там, если верить разговорам, ему несдобровать.

— А что говорят?

— Представьте, сударь, говорят — но это еще только слухи, и еще нет полной уверенности, — говорят, что там горожане убивают сейчас господ Корнелия и Яна де Виттов.

— О!.. — простонал или, вернее, прохрипел Бокстель, закрыв глаза, чтобы не видеть ужасной картины, которая, безусловно, ему представилась.

— Черт возьми, — заметил, выходя, слуга, — мингер Исаак Бокстель, по всей вероятности, очень болен, раз при такой новости он не соскочил с кровати.

Действительно, Исаак Бокстель был очень болен, он был болен, как человек, только что убивший другого человека.

Но он убил человека с двойной целью. Первая была достигнута, теперь оставалось достигнуть второй.

Приближалась ночь. Бокстель ждал именно этой ночи.

Наступила ночь; он встал.

Затем он влез на свой клен.

Он правильно рассчитал: никто и не думал охранять сад, ибо дом и слуги были в полном смятении.

Бокстель слышал, как пробило десять часов, потом одиннадцать, двенадцать.

В полночь он, с бьющимся сердцем, с дрожащими руками, с мертвенно-бледным лицом, слез с дерева, взял лестницу, приставил ее к ограде и, поднявшись до предпоследней ступени, прислушался.

Кругом было спокойно. Ни один звук не нарушал ночной тишины.

Единственный огонек брезжил во всем доме: он теплился в комнате кормилицы.

Мрак и тишина ободрили Бокстеля.

Он перебросил ногу через ограду, задержался на секунду на самом верху, потом, убедившись, что ему нечего бояться, перекинул лестницу из своего сада в сад Корнелиуса и спустился по ней вниз.

Зная в точности место, где были посажены луковицы будущего черного тюльпана, он побежал в том направлении, но не прямо через грядки, а по дорожкам, чтобы не оставить следов. Дойдя до места, с дикой радостью погрузил он свои руки в мягкую землю.

Он ничего не нашел и решил, что ошибся местом.

Пот градом выступил у него на лбу.

Он копнул рядом — ничего.

Копнул справа, слева — ничего.

Спереди и сзади — ничего.

Он чуть было не лишился рассудка, так как заметил, наконец, что земля была взрыта еще утром.

Действительно, в то время, когда Бокстель лежал еще в постели, Корнелиус спустился в сад, вырыл луковицу и, как мы видели, разделил ее на три маленькие луковички.

У Бокстеля не хватило решимости оторваться от заветного места. Он перерыл руками больше десяти квадратных футов.

И в конце концов он перестал сомневаться в своем несчастье.

Обезумев от ярости, он добежал до лестницы, перекинул ногу через забор, снова перенес лестницу от Корнелиуса к себе, бросил ее в сад и спрыгнул вслед за ней.

Вдруг его осенила последняя надежда.

Луковички находятся в сушильне.

Остается проникнуть в сушильню, так же как он проник в сад.

Там он их найдет.

В сущности, сделать это было не труднее, чем проникнуть в сад.

Стекла в сушильне поднимались и опускались, как в оранжерее.

Корнелиус ван Барле открыл их этим утром, и никому не пришло в голову закрыть их.

Все дело было в том, чтобы раздобыть достаточно высокую лестницу, длиною в двадцать футов, вместо двенадцатифутовой.

Бокстель не раз видел, что на улице, где он жил, ремонтировали дом. К нему была приставлена гигантская лестница.

Она-то, если ее не унесли рабочие, несомненно подошла бы ему.

Он побежал к тому дому. Лестница стояла на своем месте.

Бокстель взял ее и с большим трудом дотащил до своего сада. Еще с большим трудом ему удалось приставить ее к стене дома Корнелиуса.

Лестница как раз доходила до верхней подвижной рамы.

Бокстель положил в карман зажженный потайной фонарь, поднялся по лестнице и проник в сушильню.

Войдя в это святилище, он остановился, опираясь на стол. Ноги у него подкашивались, сердце сильно билось.

Здесь было более жутко, чем в саду. Простор как бы лишает собственность ее священной неприкосновенности. Тот, кто смело перепрыгивает через изгородь или забирается на стену дома, часто останавливается у двери или у окна комнаты.

В саду Бокстель был только воришкой; в комнате он был вором.

Однако же мужество вернулось к нему, ведь он пришел сюда не для того, чтобы вернуться с пустыми руками.

Он тщетно искал, открывая и закрывая все ящики и даже самый заветный ящик, где лежал пакет, оказавшийся роковым для Корнелиуса. Он нашел "Жанну", "Витта", коричневый тюльпан и тюльпан цвета жженого кофе — все они были снабжены этикетками с надписями, как в ботаническом саду. Но черного тюльпана или, вернее, луковичек, в которых он дремал перед тем как расцвести, не было и следа.

И все же в книге записи семян и луковичек, что ван Барле вел по бухгалтерской системе, и с большим старанием и точностью, чем велись бухгалтерские книги в первейших торговых домах Амстердама, Бокстель прочел следующие строки: