Черный ураган. Честный Эйб

На обратном пути лошадь мисс Джесси заржала, потому что за деревьями раздался топот. Всадница едва успела её осадить, как на тропинке появился всадник лет восемнадцати, в красной жокейской шапочке и очень щегольской узкой куртке, застёгнутой множеством медных пуговиц.

Он остановил своего коня рядом с мисс Джесси и посмотрел на неё улыбаясь.

Перед ним сидела на лошади девушка с пышными каштановыми волосами, рассыпавшимися по плечам. Широкополая шляпа съехала ей на спину и держалась на одном ремешке. Её рука в перчатке с раструбом сжимала хлыстик. Светло-серые большие глаза Джесси пристально и презрительно разглядывали встречного.

— Всё-таки вы франт, Данкен Стюарт, — сказала она. — Я бы даже сказала: франтик.

— На вашем месте, — спокойно возразил Данкен, — я бы прежде всего поздоровался. Вы продолжаете ухаживать за черномазыми?

— Если я не буду за ними ухаживать, они разбегутся, как разбегаются ваши негры! — запальчиво ответила Джесси. — У вас, кажется, опять кто-то сбежал?

— Да, — сказал Данкен, — убежало трое, одного поймали. Итого: три тысячи убытка.

— А негроловы?

— Вчера никого не было, потому что в воскресенье эти господа пьянствуют в Бактауне. Сегодня один явился, но заломил такую цену, что папа пришёл в ужас.

— Ах, бедные Стюарты! — иронически протянула Джесси. — Не лучше ли «ухаживать» за своими неграми?

— О нет, Джесси! Сила, и только сила! Черномазые не в состоянии понять, что такое свет разума. Они уважают плеть. Папа вчера прекрасно сказал: «Мы сделаем всё, чтобы свет не проникал в мозги рабов. Их надо поставить на один уровень с животными».

Джесси расхохоталась:

— Вот у вас за одни сутки и убыток в три тысячи долларов!

— Ну, — сказал Данкен, — если поступать так, как вы, то нам вообще придётся бросить свои плантации и пойти по миру с протянутой рукой. Ведь вы… извините меня… аболиционистка!

Джесси нахмурилась:

— Нет, Данкен, я не люблю аболиционистов. Я просто верующая христианка, и мне жаль этих людей.

— Прекрасно! А что думает ваш дядя, уважаемый мистер Бродас?

— Он ни о чём не думает. Он только выходит утром с палкой, вздыхает, что свалился ещё один забор или протекла крыша сарая.

— Это потому, что ваши негры избалованны и не хотят работать.

— Помилуй бог, Данкен, представьте себе, что вы работаете с утра до вечера и получаете за это восемь фунтов свинины и одну пинту соли в месяц. Станете вы особенно стараться или сбежите куда глаза глядят?

— Меня удивляет, как деловито вы об этом рассуждаете, Джесси! Я белый, мне не полагается работать вообще!

— Поздравляю вас и себя с тем, что мы оба белые. Но неграм полагается работать, а они не хотят.

— Не хотят! И осёл часто не хочет тащить груз. Неужели вы станете закатывать глаза к небу и просить бога, чтобы он сделал осла погонщиком, а погонщика ослом?

— Нет, — сказала Джесси, — во имя господа, я постараюсь накормить осла.

Она подняла лошадь в галоп и в одно мгновение скрылась за деревьями.

Старая Рит вздрогнула, когда услышала цоканье копыт возле своего домишка. В посёлке не любили этого звука. После него обычно бывали неприятности Верхом ездят только хозяева, надсмотрщики и негроловы.

Рит вышла на улицу, заполненную детворой, и увидела чёрную лошадь, на которой сидела мисс Джесси.

— Добрый день, тётя Рит! — сказала Джесси. — Как твоя дочка Хэт?

Рит изобразила на лице улыбку, хотя улыбаться ей вовсе не хотелось.

— Спасибо, мисс Джесси, она не умрёт, но спина у неё в рубцах. Камедные прутья, знаете, мисс Джесси…

Тут на пороге хижины без окон, обложенной землёй, появилась пострадавшая Хэт. Спина у неё очень болела, но она старалась держаться прямо.

— Тебе было больно? — спросила Джесси.

Хэт хотела ответить: «Гораздо больнее, чем вам кажется», но из гордости сказала:

— Нет, только немного, мисс Джесси.

Джесси покачала головой.

— Теперь её продадут, не правда ли? — грустно произнесла Рит.

— Почему же обязательно «теперь», тётя Рит?

— Потому что она провинилась.

— Я попрошу дядю, чтобы он простил её, — сказала Джесси, — а тебе, тётя Рит, следовало бы подумать о том, чтобы обучить её ремеслу. Хороших кухарок или ткачих не продают. Может быть, её даже возьмут в большой дом.

Попасть в дом плантатора домашней прислугой было мечтой каждой женщины в посёлке.

— Господь благословит вас, мисс Джесси! Пробовали отдать её внаймы к ткачихе миссис Кук, жене охотника. Моей Хэт было тогда шесть лет. Но она не годится, мисс Джесси. Там воздух полон пуха и нитей. И там надо часами стоять и мотать пряжу. Она не годится — привыкла к лесам и речкам. Вот её и выгнали.

Джесси сочувственно посмотрела на Хэт.

— Я слышала, как ты сражалась со свиньёй, Хэт, — сказала она. — Ты вела себя молодцом.

Хэт усмехнулась.

Джесси вытащила из седельной сумки несколько пакетов.

— Вот корпия и мазь, тётя Рит, — промолвила она. — Возьми. Может быть, это пригодится для Хэт в будущем. А вот сахар.

Кругом раздалось сдержанное хихиканье. Все знали, что Хэт пострадала из-за сахара.