Черный ураган. Честный Эйб

— Вы ещё не видели Гарри, — сказала хозяйка, улыбаясь, — ведь он у нас артист. Ну-ка, Гарри, танцуй!

Мальчик поставил на стол поднос и стал вертеть бёдрами и руками, напевая при этом негритянскую плясовую.

— А теперь покажи, как ходит дядя Каджо, когда у него ревматизм.

Мальчик сгорбился, взял из угла хозяйскую палку и начал ковылять по площадке, ахая и сплёвывая на каждом шагу.

— Покажи, как дедушка Робинс поёт псалмы!

Мальчик мгновенно преобразился. Лицо у него вытянулось. Соединив руки на животе, он откашлялся и уныло загнусавил: «Когда господь вёл нас через Иордан…»

— Видите, какой артист! — с гордостью сказала хозяйка. — На, лови, чёрная мордашка!

Она бросила артисту апельсин.

— Постойте, — сказала мисс Бичер, — вы, кажется, сказали «чёрная мордашка»? Но ребёнок ведь белый!

— Белый? — со смехом ответила хозяйка. — Он сын моей квартеронки Элизы, вот этой самой милочки, которая держит зонтик.

Бледная мисс с недоумением осмотрела смуглую красавицу с зонтиком.

— Боже мой, это ваша белая рабыня? И мальчик тоже?

— Да, если вам угодно так выражаться, мисс Бичер. Отец этого мальчика тоже квартерон и принадлежит нашему соседу. Но у нас в Кентукки слово «раб» не употребляется. Наши чёрные преданны хозяевам, и мы, белые, смотрим на них как на верных слуг.

— Но вы… продаёте их?

— Иногда, — отвечала хозяйка, — и только в крайнем случае. Такой артист, как Гарри, мог бы стать отличным лакеем в богатом доме, если одеть его в белый паричок и голубой кафтанчик. Но я не отдам Гарри ни за какие деньги. Не правда ли, Элиза?

Мисс Бичер подняла глаза на Элизу. На лице квартеронки не выразилось ничего. Она улыбнулась испуганной, почти судорожной улыбкой.

— Ну, не бойся, не бойся, девочка, — рассеянно проговорила хозяйка, — никто не возьмёт у тебя Гарри. Мы продаём только плохих негров. Ступайте отсюда оба!

Дамы остались на веранде с фруктовыми соками, в которые, по настойчивому желанию мисс Даттон, не было добавлено ни капли рома.

— Это другой мир, — сказала мисс Бичер, не притрагиваясь к стакану замороженного апельсинового сока, словно в нём был яд. — Достаточно переправиться через реку Огайо и попадаешь в странное государство, непохожее на Соединённые Штаты. Государство, в котором продают людей и белых называют чёрными!

— Да, мисс Бичер, — грустно отвечала хозяйка, — не думайте, что в Кентукки живут люди без сердца. Бог поможет неграм перестать быть рабами. Но нельзя немедленно всех освободить, ведь мы умрём от голода на следующий день! Да и негры не проживут долго, они не привыкли заботиться о своём пропитании.

— В священном писании сказано: «Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржавчина истребляют их», — проговорила мисс Бичер. — А что касается негров, то ведь именно рабство приучило их к тому, что они не думают о завтрашнем дне.

— Ах, мисс Бичер! — укоризненно сказала мисс Даттон. — Разве здесь место для проповеди? Даже ваш брат Генри и тот не стал бы держать речь с веранды плантации, перед толпой чернокожих, которые не знают азбуки.

— Вы думаете? — многозначительно спросила мисс Бичер.

Генри Бичер, брат бледной Хэтти, был известным оратором и ярым врагом рабства.

— Вдобавок, — продолжала мисс Даттон, — нельзя же постоянно говорить и думать только о неграх! Честное слово, в Америке и так хватает плевел и терниев! — Мисс Даттон подняла глаза к небу и вздохнула.

— Негры — это наше состояние, — назидательно сказала хозяйка, — такая же собственность, как дом, под крышей которого вы находитесь. Но хватит об этом!… Элиза! Где ты? Принеси картинки, которые мне прислали из Франции. Ах, дорогие дамы, вы представить себе не можете, как мы отстали от моды! В Париже уже давно перестали носить высокие талии и узкие рукава!

Три года спустя в кухне большого и безалаберного дома профессора Стоу можно было увидеть нашу знакомую Хэтти, занятую одновременно двумя делами: она диктовала роман и руководила изготовлением пирогов.

Хэтти вышла замуж за профессора Стоу в 1836 году и теперь именовалась полностью миссис Гарриет Бичер-Стоу.

Писал роман под диктовку её брат Генри. Пироги пекла под её наблюдением мулатка Минни. Выглядело это так:

— «Хотя сердце моё было разбито, но я всё перенесла — всё, что только может перенести женщина! — диктовала Гарриет. — Но при этой мысли… о, Гарри!…»

— Мэм, положить имбирю в тыкву? — спросила Минни.

— Нет, теперь не клади. «Я знаю мой долг перед детьми. Час разлуки должен наступить! Бери их, Гарри! Они последняя моя отрада…»

— Мэм, прошу прощения, сколько держать пряники в печи?

— Пять минут. «Умоляю тебя, оставь их ещё ненадолго…»

— На сколько, мэм?

— Я же сказала, на пять минут! «Оставь их и не трогай меня больше…»

— Хэтти, — сердито произнёс Генри Бичер, — ты имеешь в виду пряники или судьбу несчастной Милдред?

— Господи, конечно, Милдред! «О дай мне, Гарри, в последний раз прижать их к своему сердцу…»

— Не понимаю, мэм, зачем прижимать пряники к сердцу? Они от этого лучше не станут.

— Минни, я же диктую роман. «О, горестные создания! По их румяным щёчкам скатываются горькие слёзы…» Они пахнут! Они горят!