Черный ворон

Из сотни нынешних петербуржцев едва ли найдутся трое, знающих или помнящих, что такое Голубой Павильон, хотя многие, проходя по Песочной набережной видели и видят до сих пор на другом берегу его благородный фасад. Но теперь в этих стенах, оставшихся от многократно перестраивавшейся дачи какого-то князя, возможно, и великого, нет ничего, отдаленно напоминающего то, что называли Голубым Павильоном – лет десять назад интерьер полностью выгорел в результате неосторожного обращения с огнем подгулявших комсомольских работников, и после срочного ремонта в особняке разместились административные службы. А вот раньше...

Проехав вдоль бетонного забора, автобус развернулся к высоким воротам, по обе стороны которых расположились застекленные будки с милиционерами. Ворота тут же бесшумно разошлись в стороны, автобус въехал за забор и остановился.

– Приехали, товарищи, – сказала в микрофон Марина Александровна. – Без меня от автобуса прошу не отходить.

На бетонированной площадке, помимо автобуса, стояло с десяток «Волг», две «Чайки», крытый грузовик и желтые «Жигули». Позади в ворота въезжала еще одна «Волга». Тщательно расчищенные и присыпанные кирпичной крошкой дорожки вели в обе стороны к одинаковым не особенно приметным строениям из белого кирпича. Третья дорожка, самая широкая, шла вдоль кленов в коричневых почках и темных лиственниц прямо и под уклон туда, где виднелась покатая крыша с двумя затейливыми башенками. По этой дорожке и повела гостей Марина Александровна. Они переговаривались, поднимались по широким ступеням к высоким, гостеприимно распахнутым полукруглым дверям, над которыми нависала застекленная галерея второго этажа. Но, входя в двери, замолкали.

Сразу же за дверями гостей встречали два невероятно серьезных и крепких мужчины в черных смокингах и с голубыми лентами через плечо. Один из них повторно спрашивал у каждого входящего фамилию и имя и, сверившись со списком, ставил галочки. Второй, заглядывая первому через плечо, делал пометки , в списке, полученном от Марины Александровны. Некоторых гостей – в частности, Неприятных – просили показать приглашения. Впрочем, никого не обыскивали, не выдворяли... Всех, прошедших контроль, Марина Александровна направляла налево, в беломраморный гардероб и столь же беломраморные «комнаты отдыха», где можно было помыть руки и т. д., поправить прическу и костюм у позолоченных зеркал, перекурить на красном бархатном диванчике в окружении бронзовых плевательниц и экзотических папоротников. Только здесь гости вновь обретали дар речи, а кое-кто начал уже и пересмеиваться.

Очень скоро на мужскую половину заглянул один из контролеров и сказал:

– Прошу, товарищи, в зал. Церемония начинается.

Из женских комнат гостей вывела Марина Александровна. Шествие тех, кто дожидался в гардеробе, возглавил второй контролер. По пути в колонны вливалась публика из фойе, просторного, но невысокого.

Зал, куда направлялся нарядный людской поток, напротив, поражал высотой. По стенам ввысь убегали белые колонны, чередуясь с панелями, обтянутыми красным бархатом, и высокими узкими окнами со сложным переплетом. Почти под самым потолком вдоль трех стен тянулся узенький балкон с деревянными перилами. На мягком красном ковре рядами, как в театре, выстроились белые кресла с красными, в тон ковру и панелям, сиденьями. Иван устроился было по соседству с Неприятных в предпоследнем ряду, но Марина Александровна оглянулась на него, сделала выразительные, глаза и быстрым, чуть заметным жестом подозвала к себе.

– Ты что? – прошептала она, когда он к ней приблизился. – Иди за мной.

Она подвела его к самому первому ряду, несколько обособленному от остального зала и состоявшему всего из восьми кресел. Пять мест были заняты.

– Вот, – сказала Марина Александровна, подводя сына к креслам, – свидетеля привела.

– Скажи, какой вымахал! – Навстречу Ивану поднялся Дмитрий Дормидонтович. До сего дня Иван и видел-то отца Павла раза три-четыре, но помнил хорошо – еще бы, мамин начальник, дома только и разговоров. Чернов протянул Ивану руку, и тот, поспешно положив цветы и сверток с подарком на свободное кресло, пожал ее. Неожиданно для Ивана Дмитрий Дормидонтович притянул его к себе и крепко обнял. – Настоящий мужик стал. Как семья, работа? Что жену-то не привел?

– Да она... – начал Иван.

– Ну потом еще поговорим, обязательно, – сказал Дмитрий Дормидонтович и легонько подтолкнул его к следующему креслу.

– Иван Ларин, – констатировала Лидия Тарасовна и, не вставая, протянула руку.

– 3-здравствуйте, – робея, сказал Иван. Следующее кресло занимала ослепительной красоты женщина в длинном темно-вишневом платье с глубоким вырезом, прикрытым газовыми кружевами в тон платью. Она сама поднялась навстречу Ивану и с улыбкой взяла его за руку.

– Уж меня-то вы, конечно, не помните, – проворковала она.

– Отчего же? Вы – Ада Сергеевна, мама Ника... в смысле, Никиты. – В последний раз он видел ее, когда еще учился в школе, но какой шестнадцатилетний мальчишка может забыть такую женщину, даже если это мать одноклассника?