Черный ворон (Черный ворон - 1)

- Знаешь, кто это? - С желтой фотографии на потемневшей странице альбома на Рафаловича смотрело худое, аскетическое лицо длинноносого блондина в кожаной куртке и полувоенной фуражке. - Это твой дед, Мендель Фрумкин, чье имя еще ни разу не произносилось в этом доме. Я не помню его, и мать вспоминать о нем не любила и только перед самой смертью рассказала мне, что он был большевик, ближайший сподвижник Троцкого, комиссар, который бросил ее с годовалым ребенком на руках "за недостаточную идейность" и ушел к какой-то русской партийке. Потом он отрекся от Троцкого, выступал с разоблачительными речами, но это его не спасло. Его расстреляли. Перед самой войной вспомнили, что у этого врага народа осталась недобитая бывшая жена. Из родного Ленинграда мы попали в Салехард. Это называлось "административная ссылка"... Ты, наверное, интересовался, в кого наша тетя Кира такая русая и курносая? Так вот, когда тамошнего коменданта тянуло на зрелых женщин, он забавлялся с мамой... Но зато у нас были дрова, рыбий жир и большие желтые поливитамины, без которых я в первую же зиму легла бы в вечную мерзлоту, был свой отдельный закуток в бараке, у печки, за занавесочкой - и лютая зависть других ссыльных, и вечные шепотки, что уж эти-то везде устроятся... И каждую ночь мама плакала в подушку, тихо, чтобы я не слышала... Знаешь, я, наверное, пережила бы, если бы ты решил взять в жены русскую девушку из простой, обыкновенной семьи - ну, как сделал Ваня Ларин... Но снова допускать в род проклятое комендантское семя, семя змея...

- Мама, ну что ты такое говоришь? - пробормотал совершенно ошеломленный речью матери Леня. - При чем тут коменданты и змеи какие-то? При чем тут Елка?

- Отец... - чуть слышно произнесла Рива Менделевна и вдруг разрыдалась. Мама... Тетя... Теперь ты... Грехи отцов... Эйцехоре... Проклятое семя...

Впервые на его памяти мать плакала. Это зрелище было невыносимо. Он развернулся и выбежал из комнаты.

- Так, - сказала, возвратясь в гостиную, Лидия Тарасовна. - Продуктов в холодильнике и в буфете-достаточно. А если чего и не хватит, не сдохнешь.

Елка смотрела на нее, ничего не понимая. Что все это значит и почему мать держит в руках телефонный аппарат, обернутый шнуром, как веревкой?

- Телефончик я забираю с собой. На всякий случай. Не вздумай выламывать дверь - она все равно железная...

Елка подскочила к матери и стала вырывать у нее аппарат. Лидия Тарасовна повернулась к дочери боком и резким, поставленным движением локтя ударила ее в солнечное сплетение. Елка сложилась пополам и, пятясь, добралась до края дивана. В ее круглых от ужаса глазах стояли слезы.

Лидия Тарасовна рассеянно улыбнулась.

- Надо же, через столько-то лет пригодилось... Больно? Ничего, до свадьбы заживет. В общем, посиди, доченька, подумай.

- Я тебя ненавижу... - прошептала Елка.

- Это ненадолго, - сказала Лидия Тарасовна. - Потом всю жизнь благодарить будешь. - Она направилась в прихожую.

- Я... - проговорила ей вслед Елка. - Я жду от него ребенка.

У самой двери мать развернулась, подошла к дивану и, нависая над дочерью, занесла руку, как для удара. Елка закрыла лицо руками.

- Не физдипи, - спокойно сказала Лидия Тарасовна. - Кто три дня назад пакетики в мусоропровод выбрасывал? Кстати, если надумаешь воспользоваться отцовским телефоном то связь будет односторонняя - мембрану я тоже забираю.

- Чтоб ты сдохла, - шепотом сказала Елка. Лязгнула вторая, железная дверь. В ней повернулся ключ. Елка немедленно вскочила с дивана и подбежала к окну. Лидия Тарасовна вышла из подъезда и что-то объясняла шоферу поданной по ее распоряжению "Волги". Потом она села в машину и уехала.

- Спокойно, - приказала себе Елка. Для начала она все проверила. Дверь действительно заперта снаружи. Из телефона в отцовском кабинете действительно вынута мембрана. Но в ее сумочке остались ключи, в том числе и тот, от железной двери. Значит...

Она выглянула в окно. Хоть бы кто-нибудь... Есть!

- Тетя Маша! - крикнула она. - Меня тут заперли по ошибке! Выручайте. Я вам ключики скину...

В душе Рафаловича было полное, катастрофическое смятение. Это состояние было настолько ему не свойственно, что он никогда не мог понимать его в других, считал выдумкой писателей и уловкой слабаков. И сейчас, стоя возле ее дома, он желал, мучительно, всем сердцем желал - но чего? Немедленно, прямо сейчас увидеть ее и обнять? Не видеть ее никогда в жизни? Схватить ее и унести куда-нибудь на край света и бросить все остальное к чертям? Просто бросить все к чертям, включая и ее?

"Вот бы кого-нибудь не было вовсе, - подумал он. - Ее или мамы. Нет, не то чтобы умерли, а так - не было, и все. Или меня..."

В Елкин дом он проник не дальше милицейского поста на первом этаже. Старшина, проверив его документ, вежливо сообщил, что пропустить его не может, поскольку в данный момент в указанной квартире никого нет. Конкретно Елена Дмитриевна?