Черт из табакерки

Дальнейшая его жизнь – цепь посадок и освобождений. Каждый раз на пути у папочки оказывались глупые люди, не заботящиеся о своем имуществе. Да еще гадкая Раиса, взятая замуж исключительно из жалости, избавилась от несчастного супруга. Правда, в течение первого срока она посылала ему бандероли и коротенькие писульки. Но когда Ленинид увидел небо сквозь решетку во второй раз, баба моментально оформила с ним развод и выписала его, хозяина, с законно занимаемой площади.

Вот он сегодня и вернулся, чтобы наподдавать бывшей жене по шее и потребовать компенсацию за свои страдания. Это она, Райка, виновата в том, что жизнь Ленинида пошла под откос. Дала бы тогда денег на водку, не украл бы он кошелек, не попал на зону, не освободился, не спер чемодан и не сел бы снова.

– Заканчивай стон на реках вавилонских, – велела я, – зачем явился?

– Дык, говорю ж, денег попросить, – шмурыгнул носом папенька, – кстати, являюсь инвалидом, и ты, доченька, обязана мне алименты платить. Родитель я тебе, единственный и законный, а живешь ты на моей площади, потом и кровью политой, в квартире шикарной, по коврам ходишь, а я сплю у баков помойных! Несправедливо выходит! А все Райка, падла!

Он продолжал бухтеть, безостановочно понося Раису. Я глядела на него во все глаза. Вот, значит, как! Частенько ругая меня без всякого повода, Раиса, не стесняясь, употребляла нецензурные выражения. Но никогда, ни разу в жизни с ее языка не слетели слова типа: “Ну, ты, бандитское отребье”. Или: “Твой отец – уголовник”. Нет, до моей детской головы не донесли эту информацию, более того, Рая даже перед смертью не рассказала падчерице правду. Просто в свое время оформила опеку над маленькой сироткой и принялась воспитывать как умела, часто пуская в ход кулаки, но…

Но я помню еще и ее счастливое лицо, когда мне в третьем классе дали похвальную грамоту, вкуснейшие блинчики и быстрый, какой-то неумелый поцелуй, которым она награждала воспитанницу на ночь. И на мои дни рождения всегда собирались подружки, иногда на столе стоял лишь винегрет и колбаса, но подарок всегда лежал под подушкой! Жуткая кукла с глиняной головой, косорыленький мишка, наручные часы… И на выпускном балу у меня на ногах красовались совершенно новые белые лодочки. Раиса отстояла многочасовую очередь в ЦУМе и добыла обувку, сделанную в Чехословакии.

– Не смей ругать мою мать, мразь! – выпалила я и принялась нашаривать рукой на кухонном столе заварочный чайник, чтобы запустить папеньке в голову. Томочка ласково обняла меня за плечи и сказала:

– Ленинид Иванович, пейте спокойно чай. Мы сейчас что-нибудь придумаем, сейчас сообразим, как поступить!

– Да выгнать его просто, – выкрикнула я, – тоже мне отец нашелся.

Томуся опять обняла меня за плечи:

– Но ему идти некуда, он болен, погляди на его ногу, там перелом…

– Не, – тихо встрял папенька, – язва, трофическая, никак не зарастет, гадина, прямо до кости дошла.

Он лихорадочно принялся задирать штанину, надеясь разжалобить меня. Внезапно по щекам мужика покатились горохом слезы.

– Девки, – прошептал он, – не гоните прочь. Сил больше нет по помойкам таскаться! Умру скоро, не заживусь!

Внезапно я почувствовала, как железный обруч, сжимавший грудную клетку, разлетелся на куски.

– Давайте укладываться, – пробормотал мой язык, – утро вечера мудренее.

ГЛАВА 17

Ночью я встала в туалет и в ярком свете полной луны оглядела нашу квартиру, больше похожую на бивак. В гостиной на разложенных креслах мирно сопели Верочка и Кристина; на раскладушке, стоящей головой в кухню, а ногами в прихожую, свернулся калачиком папенька. У нас нет одеял и подушек на такое количество гостей, поэтому его накрыли старым махровым халатом. На диване развалилась Дюшка, которая окончательно освоилась в квартире… Если так пойдет дальше, нам придется вытащить из большой комнаты мебель и установить там двухэтажные нары!

Вернувшись в спальню, я хотела улечься, но из подушек донеслось шипение. Обнаглевшая Клеопатра притащила в мою постель своего котенка и, устроив ребенка со всевозможным комфортом, теперь охраняла его покой.

– Ладно, ладно, – пробормотала я, – не злись, пожалуйста. Никто не тронет твоего драгоценного детеныша.

Подвинув Клепу, я легла, но сон пропал. Полежав минут пятнадцать, бесцельно разглядывая потолок, я встала, прихватила толстую серую тетрадку и отправилась в туалет. По странному стечению обстоятельств, в нашей “хрущобе” раздельный санузел, и, похоже, это теперь единственное место, где можно остаться в одиночестве и спокойно подумать.

Опустив крышку, я устроилась на жестком сиденье и раскрыла книгу. Итак, что мне известно? Верочка – богатая девушка, обладающая огромным капиталом. Живет в роскошном доме, учится на художницу, ездит в дорогом автомобиле… Вернее, ездила, потому что машина сгорела… Хотя, а вдруг…

Я подскочила на унитазе, выбралась в гостиную, тихонько подошла к Верочкиному креслу, приподняла одеяло и уставилась на аккуратные, маленькие ступни девушки. На левой ноге не было мизинца.