Черта оседлости

– Ты думаешь, – спросил Старцев, – это последний вирус? Ты же знаешь, эти вирусы сейчас, как в восточных сказках – в каждой лампе по джину. Только потри и скажи: хочу, чтобы весь мир стоял на задних лапках.

– Все-таки как-то не верится. Не те времена, чтобы вот так просто все объяснялось.

– А ты вспомни, как часто мы не верили. Мы не верили, когда в 79-ом вошли в Афганистан, не верили, когда оказались в Сирии, можем не верить в пандемию, не будем верить, когда скажут, что пандемия закончилась, мы теперь никогда ни во что не будем верить. А между тем, это все было и есть: Чехословакия, Афганистан, Сирия, болезни, безграмотность. Но теперь мы никогда ни во что не будем верить. Я даже не знаю, возможен ли теперь бог?

– Мы, это кто? – осторожно спросил Вячеслав.

Старцев рассмеялся:

– Да, тут ты меня подловил. Вовремя тормознул. А то я увлекся, начал проповедовать. Ну, ты знаешь за мной этот грешок.

– Знаю, согласился Вячеслав, – и добавил печально, – как и то, что ты обычно оказываешься прав.

– Знал бы ты, как меня это тяготит, – сказал Старцев. – А так иногда хочется постоять за гречкой.

– Привязался ты к этой гречке. Полезный продукт, между прочим. Наталья считает, не реже раза в неделю надо есть…

Вячеслав бы еще продолжил делиться кулинарными правилами жены, но Старцев быстро попрощался:

– Все, пока, Вера звонит. Вернусь, привезу тебе маску.

Разговор с дочерью был лишен многоходовых рассуждений и сантиментов. Вера сообщила, что вылететь не получится, что она остается в Университете, подработка в кафе накрылась, но она рисует и продает рисунки в интернете, так что жить есть на что. И она, совсем как Гернштейн, негодовала по поводу объявленных выходных.

– Я понимаю, бюджетники сидят и радуются, им хоть что то, да перепадет. А частный бизнес? Это ведь крест на частном бизнесе, особенно мелком! И почему люди так равнодушно на это смотрят:

– Да, согласился Старцев, – реакция населения выглядит странной и неестественной: ему набрасывают петлю на шею, а он вертит головой и удивляется, как какой-нибудь художник: «Надо же, с помоста видно дальше!». Наверное, это такие художественные наклонности нашего человека – никогда не преобразовывать картину мира, а только живописать ее. Ну а художник, хороший художник, обычно бывает беден.

Вера секунду помолчала, как она обычно делала, услышав подобную сентенцию от отца, чтобы запомнить, и на досуге осмыслить, и продолжила о своем:

– У нас тут группа образовалась – за ограничение ограничительных мер. А заодно и мер контроля. А то некоторые чиновники снова подняли голос в пользу поголовного чипирования, мол, это всегда актуальный паспорт здоровья. Поднялась температура – и в магазин уже не пускают, или в кино. Вроде, удобно, но как-то стремно.

Старцев согласился и добавил от себя:

– Удобно, но стремно. Все-таки, Вера, мечты сбываются, и желанное достигается обычно через преодоление препятствий, из которых высокая температура – самое незначительное. Чипирование, это удобно, и весь мир будет твердить, что оно необходимо. Но чипирование – это первый шаг к отказу от мечты. Представляешь, захочешь поехать на Стоун Хендж посмотреть, а тебя в автобус не пустят. Смотри, скажут, издалека. А лучше по телевизору.

– Они что, чиновники, которые это предлагают, идут на поводу у паникеров? – спросила Вера.

– Нет, они не идут на поводу. Они держат поводок.

Вера хмыкнула:

– Я это запишу. Это пригодится.

– Запиши. А я проедусь до дачи. И по окрестностям. Скучно в городе, а ведь весна.

– Будь осторожен, папа. И пришли фотки, как там, наша беседка. Я так скучаю по нашим чаепитиям. По маме…

Старцев обещал. И даже обещал покрасить беседку к концу «этой всемирной неразберихи».

Трасса, нагретая дневным солнцем и вычищенная шинами автомобилей, была сухой. Старцев легко объезжал грузовики и малочисленные легковушки. Когда пришлось свернуть на грунтовку к даче, стало сложнее. По обочинам, в канавах и в лесу еще лежали пятна снега, невидимые колдобины взрывались под колесами смесью грязи и льда. Темная туча, на трассе приходившаяся по правую руку, оказалась за спиной и догоняла.

– Успею, – решил Старцев, и погнал вперед, намереваясь проехать кружным путем, посмотреть на просторные, еще рыжие луга, на стремительную из-за половодья Лугу.

Он был один на дороге. Рокот двигателя тонул в осиновой и березовой поросли по сторонам, ели стояли вторым рядом, как взрослые за спинами детей на линейке первого сентября. В поросли с ветки на ветку порхали мелкие пичужки, а там, под елями, в сумраке и сырости, и проходила главная лесная жизнь, изредка высовывающаяся на дорогу удивленной лосиной мордой. Старцев знал, что, как горожанину, ему не познать тот мир. Но он ощущал его присутствие, и радовался тому, что, родившись горожанином, не утратил этого чувства. Точнее, снова обрел его.

Может быть, именно так и приходят к служению… богу ли, людям ли, – подумал Старцев, – не умея иначе назвать то главное, что стоит над человеком, и частью чего человек является, что заставляет его следовать своим, для одного него предначертанным путем.