— Ой, правда! Блин. Я хреновая подружка. Я по тебе скучаю. Я тебя люблю.
— И я тебя. Ладно. Снова лезем в драку.
— Давай. А у этой посудины класса «Палач» имя хоть есть?
— Как ни странно, нет. Наверное, он из самых-самых чудаковатых. Готов побиться об заклад, что это какой-нибудь дедуля-ветеран, летавший еще в И-войну. Должно быть, у него до сих пор чешется в одном месте, вот и решил тряхнуть стариной через полтора тысячелетия.
— Ой бля. Безымянный корабль, давно выживший из остатков Разума, решил преподать урок искусства войны малолетним неслухам. С нашим счастьем он еще сослепу вздумает присоединиться к Рою вместо того, чтобы помогать нам в его прижигании.
— Ты страдаешь параноидальной психопатией, осложненной цинизмом
— У меня есть четыре часа, чтобы придумать и показать тебе несколько свеженьких заморочек. Сделаю все, что в моих силах. Доброй охоты.
— Мы тут избалованы выбором, скажу я. И ты тоже. Пока.
— Увидимся. Пока.
Аппи Унстриль отключила коммуникаторы, секретировала еще немножко
— Наркоманка, — констатировал корабль.
— Ага, — ответила она. — Я ловлю кайф.
— Ты меня иногда беспокоишь.
— Когда это случается постоянно, мы так или иначе уже движемся в новую точку равновесия, — отпарировала она, хотя это был просто дежурный обмен репликами под свежим
Корабль в действительности не заслуживал так называться, потому как был слишком мал. Так что у него даже не было полного имени, только номер такого-то и такого-то Скоростного Модуля Флота Поддержки с ограниченными возможностями милитаризации в чрезвычайных ситуациях или что-то в этом роде. Но его все равно переоборудовали, совсем как военный корабль, и снабдили кабиной для пилота-человека. Ибо, как и великолепный в своем лихачестве Ланьярес Терсетьер, коллега и любовник, она приняла для себя решение не оставлять машинам всю славу, но очертя голову кинулась обуздывать неожиданную, полуширокомасштабную и практически неисчислимую в количественном отношении Вспышку дилетантской инфекции. Это было так прикольно, что у нее просто дух захватывало. Она решила дать кораблю имя —
Аппи и корабль были очень заняты: они вышибали мозги, или что их там заменяло, изо всех подряд элементов Роя, порожденного Вспышкой. Задача их была проста и недвусмысленна: выжечь Самовлюбленную Пыль дочиста, чтобы она осыпалась с небес горелой трухой. Представлялось несомненным, что ей угрожает смертельная опасность. Она не спала дольше нескольких минут уже очень, очень много дней (она не помнила в точности, сколько) и понемногу начинала уподобляться в привычках и повадках скорей машине, чем вполне здоровой и очень привлекательной женской особи пангуманоидного метавида. Ну и наплевать. Ей это нравилось. Она ловила кайф.
Существовали тренировочные стрелялки полного спектра погружения, и в каком-то смысле они были лучше. Но лишь в каком-то. Она их все прошла до последнего уровня. То, чем она занималась сейчас, обладало колоссальным преимуществом перед стрелялками. Это происходило на самом деле. В Реальности.
Одно неудачное столкновение с валуном, камнем, небольшим метеоритиком, а может, и рядовой песчинкой из Роя, если та будет лететь на достаточной скорости — и ей повезет, коли она останется в живых. То же самое относилось и к орудиям, которыми оснащали себя некоторые Рои поздних поколений Вспышки. (Это само по себе служило новым поводом для беспокойства: Гегемон-Рой перевооружался, совершенствовал себя — довольно нечастое явление.) Конечно, эти орудия против основательно подготовленного наступательного корабля Культуры, вроде того, в котором она сама сейчас летела, были сущими игрушками. Без разницы, кем был этот корабль в прошлом — скромным гражданским грузовозом или еще кем-то. Но — это стоило подчеркнуть — одно неудачное стечение обстоятельств, и она обратится в мясной фарш, высокодисперсную кровяную взвесь или вовсе плазму.
Ланьярес и остальные соглашались, что это знание кое-что прибавляет к целостной картине нового опыта. По большей части — ужас. Но и дополнительный уровень восторга, переходящий в откровенную экзальтацию, когда ты вновь и вновь выходишь из такой переделки живой-невредимой. На эти переживания накладывалось чувство, которого немыслимо было искать в симе: ощущение, что ты только что совершила нечто важное, жизнеопределяющее, чего-то добилась.