Чертобой. Свои среди Чужих

Что там еще Андрей разглядел? Медленно оборачиваюсь. Въевшаяся намертво привычка не делать резких движений помогла и на этот раз – появившееся новое действующее лицо нас не замечает. Ну, как сказать, новое… с Петровичем расстались всего полчаса назад и соскучиться не успели. Уж он-то по нам всяко.

– Берем?

– Зачем?

Действительно – зачем? Мужик вроде нормальный, тем более причитающуюся порцию трындюлей получил дважды. Догнать и добавить просто из любви к искусству? Это не наш метод – сначала отпустить, а потом снова поймать и навалять. Ну, допустим, не мы отпускали, сам оклемался после удара прикладом по затылку, но все равно… Шлепает себе и шлепает, никому не мешает, ружьишко вот где-то раздобыл. Если уцелеет в сегодняшней заварухе, приятно будет посидеть с человеком за парой-тройкой рюмочек коньяка. Вспоминая былые передряги. Или у костра, ковшами, как гусары Дениса Давыдова.

Петрович крадется с профессионализмом хорошего охотника, ни один камешек из-под ноги не вылетит, ни одна веточка не треснет. Их, правда, и нет на чистом асфальте, но все равно молодец. Судя по направлению, держит путь к Оке. Оно и правильно, сам бы с удовольствием последовал его примеру, на воде гораздо спокойнее и безопаснее.

– Уйдет ведь. – Андрей смотрит вслед.

– Тебе-то что?

– Не знаю, но на душе как-то погано… Будто кошки нагадили, а теперь скребут, закапывают.

– Это рецидивы интеллигентности, они тоже все кровожадные были.

– Наверное, – согласился сын и кивнул в сторону улицы: – А это их на правозащитную демонстрацию вывели?

Заглядываю поверх его плеча и чувствую, как медленно-медленно встают дыбом волосы и по спине начинают бегать даже не мурашки – боевые слоны Ганнибала.

– Ой, папа… – Лена смотрела на меня растерянно и смущенно, а Санек вообще делал вид, что его здесь нет и не было никогда. – Андрюша… А вы как сюда попали?

– На метлах, блин, прилетели. – Андрей со злостью пнул очередного почитателя, пытавшегося облизать его сапоги. – Признавайся, ты главная на этом шабаше?

Мог бы и не спрашивать, и так видно, с каким почтением к ней относятся твареныши. Ловят на лету любую команду, заглядывают в глаза в ожидании похвалы или хотя бы одобрения, даже комаров плевками сшибают, не разрешая садиться на объект обожания. Вот что теперь делать? Отшлепать бы по заднице за самодеятельность, так ведь поймут неправильно. И сожрут. Или залижут до смерти, союзники хреновы.

Но до чего же дико и неуютно ходить среди тех, кого привык видеть живыми исключительно в прицеле. Умом вроде понимаю, но внутри все протестует, заставляя держать руки поближе к оружию.

– Пап, а мы тут это…

Стараюсь, чтобы в голосе звучал металл, а во взгляде чувствовалась ледяная строгость:

– Я надеюсь, дорогая моя, ты сможешь объяснить, что здесь вообще происходит. И кто такие вот эти вот… э-э-э… существа?

Одноухий зверек у ног дочери сжался в комок и закатил глаза, явно собираясь падать в обморок. Я настолько грозен? Радует. Отцовскую любовь и прочие эмоции оставим на потом, пока – дисциплина, дисциплина, и еще раз дисциплина. Распустились, нельзя из дома отлучиться, как детишки почувствовали свободу и дружно бросились заботиться о беспризорной живности. Ладно бы котенка какого, или там щенка… нет же, умудрились приручить несколько сотен хищных, злобных, ядовитых и прожорливых тварей. Не понимаю, совершенно не понимаю нынешнюю молодежь.

– Я все объясню, пап. – Лена виновато и чуточку жалобно улыбнулась. – Только давай сначала Мишку вытащим, а? А то он у нас в канализации сидит.

– Зачем? – удивился Андрей.

– Не знаю.

– Как это, сама засунула, а теперь не знаешь?

– Он сам залез!

– Хм… показывай.

Сашка наконец-то набрался храбрости (или убедился в отсутствии репрессий) и вылез из-за спины старшей сестры.

– Да вот же этот люк! – тыкает пальцем, потом вспоминает, что так показывать неприлично, краснеет и засовывает его в нос.

Дружной толпой идем. Зверье выстраивает оцепление в несколько рядов – такое ощущение, будто ими кто-то командует. Самый крупный, непривычного белого цвета, неожиданно подмигивает. Мысли читает, сволочь?

Остановились. Санек опускается на четвереньки и кричит вниз, в темную глубину:

– Мишка, вылезай, придурок, я тебе уши надеру!

– Как с детьми разговариваешь? – Лена отвесила брату подзатыльник и наклонилась сама: – Миша, ты живой?

Андрей хотел вмешаться, но я остановил:

– Пусть. Разберутся, чай, не маленькие.

Из люка послышался неразборчивый возглас, лязг чего-то железного, и вот после небольшой паузы показалась чумазая детская рожица. И тоже смущается:

– Ой… папа…

– Иди сюда, герой!

– И они, и они тоже!

– Они – это кто?

– Мы!

Видели когда-нибудь чертика, выскакивающего из табакерки? Так вот он по сравнению с мальчишками – писаный красавец и образец чистоты. Эта троица умудрилась перемазаться всем, начиная с обычной глины и заканчивая смесью солидола с гудроном. Средний, Серега, перехватив мой взгляд, гордо поднял подбородок:

– А мы напалм сварили! Настоящий! Только он не горит, а сразу взрывается! – Чуть помолчал и добавил: – Наверное, взрывается. Не испытывали еще.