Чертополох и терн. Возрождение Возрождения

В Советской России случилось так, что за «демократическими» преобразованиями в стране призвали следить карательные органы – ту самую «охранку», ненавидимую революционерами, олицетворявшую порядки, против которых задумывалась пролетарская революция. Если бы рабочим, участникам стачек на заводах 1905 г., сказали, что уже в 1928 г. – при победившей пролетарской революции! – начнется так называемое «Шахтинское дело» против вредительства и саботажа на Донбассе, а затем последует процесс «Промпартий», – рабочие бы ужаснулись. Однако обстояло именно так. «Коммунизм создает деспотическое и бюрократическое государство, призванное господствовать над всей жизнью народа, не только над телом, но и над душой народа, в согласии с традициями Иоанна Грозного и царской власти. Русский преображенный марксизм провозглашает господство политики над экономикой, силу власти изменять как угодно хозяйственную жизнь страны. В своих грандиозных, всегда планетарных планах коммунизм воспользовался русской склонностью к прожектерству и фантазерству, которые раньше-де могли себя реализовать, теперь же получили возможность практического применения… Русский коммунизм, с моей точки зрения, есть явление вполне объяснимое, но объяснение не есть оправдание. Неслыханная тирания, которую представляет собой советский строй, подлежит нравственному суду, сколько бы вы ее ни объясняли. Постыдно и позорно, что наиболее совершенно организованное учреждение, созданное первым опытом революции коммунизма, есть Г.П.У. (раньше Чека), то есть орган государственной полиции, несравненно более тиранический, чем институт жандармов старого режима, налагающий свою лапу даже на церковные дела…» (Н. Бердяев, «Истоки русского коммунизма»). Сегодня нам известно, что этот алгоритм: передача управления демократической революции карательным государственным органам – типичен для российской культуры; опричник Борис Годунов всегда олицетворяет перемены.

Вернувшись в Париж, где отсутствовал десять лет, Шагал начинает немедленно работать над циклом «Мертвые души»; девяносто шесть офортов выполнены по соглашению с Волларом. Для Шагала этот цикл – возвращение туда, откуда он убежал, воспоминание о Египте, взгляд назад, на Вавилон. С Гоголем, украинцем, пришлым в России, живущим в Европе, рассказывающим о жизни местечка, Шагал давно чувствует родство (см. «Hommage Гоголю», 1919) – но девяносто шесть литографий ни в коем случае не иллюстрации к книге Гоголя.

Цикл «Мертвые души» Шагала – один из примеров классической livre d’artiste, жанра, возникшего в Европе в начале века и получившего невиданное развитие. Нет практически ни единого крупного художника, не выполнившего графических работ в этом (новом для искусства Нового времени) жанре. В сущности, livre d’artiste является реинкарнацией иллюминированных манускриптов Средневековья. Точно как Жан Фуко или Рогир ван дер Вейден, иллюстрировали хроники и бревиарии, а их миниатюры становились полноценными произведениями – и жили иной жизнью, нежели заказанная вельможей картина, – так и Шагал и Пикассо параллельно с картинами создавали графические циклы, формально связанные с книгой, но существующие автономно. (Крупнейший знаток livre d’artiste Б. Фридман, выпустивший десяток монографий, придерживается мнения, что это автономный жанр, возникший в XX в.) Для Шагала цикл «Мертвые души» стал тем же, чем был для Боттичелли цикл иллюстраций к «Комедии» Данте. Структура поэмы Гоголя предполагает такое сравнение, так именно Гоголь и задумывал путешествие своего героя – в первой части Чичиков совершает путешествие (в поисках «мертвых душ» у бездушных помещиков) по кругам русского провинциального сонного ада; Чичиков попадает к скупцам (Плюшкин), к мотам и лжецам (Ноздрев) и т. п. Как известно, написать Чистилище и Рай автору русской поэмы не удалось, но замыслу Шагала это не помеха. Шагал в своих литографиях создает темное дурное пространство, населенное не то смешными, не то страшными персонажами. Здесь впервые (возможно, единственный раз) проявляется столь очевидно родство Шагала с Босхом. Шагал, подобно бургундцу, рисует морок и маразм, из которого может вырасти любая нечисть.

Он рисовал серию «Мертвые души» два года, а то, что Шагал увидел в 1923 г. в Париже, еще не предвещало войну, но шовинизм, фашизм, нетерпимость к инородцам в той или иной степени существовали всегда.