– А Емелька Пугачев тебе чем не жакобен? – еще сердитее ответил Безбородко. – Вот я теперь все пищами духовными питаюсь. Кашкин покойный, Евгений Петрович, подарил мне сию книгу, ключ к «Апокалипсису». – Безбородко поднял ободранный том. – Написал ее лет сорок назад немец Бенгель, и, поди ж ты, говорит он в книге, что не дале как через тридцать лет будет во всей Европе неустройство и вражда, а в одной стране великое возмущение народа, так что добрых людей из оной изгонят, а правительство опровергнут и государя законного умертвят… Как по писаному предсказал немец! Ты что на это скажешь?
– Учительная книга! – произнес изумленно Штааль.
– Да… – протянул неопределенно Безбородко. – А может быть, и то, – добавил он, помолчав, – болтал просто немец зря, что в голову взбредет, да на случай как раз так и вышло. Может, и «Апокалипсис» так написан… Ну да молод ты все это понимать…
– О Бонапарте из Египта нет ли известий? – спросил Штааль после некоторого молчания: все не решался перейти к своей просьбе.
– Из Царяграда через Молдавию было известие, – сказал недоверчиво канцлер. – Привел на него войско турецкий паша и, встретив под Каиром, побил наголову. Убитому Бонапарте, сказывают, отрезана голова и, по ихнему обычаю, выставлена перед сералем на позор. Коли правда, жаль: умная была у Бонапарты голова… Кобенцель, довольно с ним обращавшийся, говорил мне, что он глубокомыслен, проницателен и математик великий, при честолюбии пребезмерном… Да только мастера турки врать, – добавил вдруг князь и помолчал. – Ну, говори, как живешь? Ко мне зачем пожаловал?
– Вас проведать, – сказал, улыбаясь, Штааль.
– Спасибо, дружок. А коли что нужно, говори. Денег, что ли? Естьли не много, дам.
– Денег мне не надо, ваша светлость, – ответил Штааль (Безбородко удовлетворенно кивнул головой), – а просьба к вам вправду есть, и немалая.
Смущенно выбирая слова, он неуверенно изложил свое Дело. Когда Штааль заговорил о Мальтийском ордене, лицо князя вдруг приняло испуганное выражение.
– Тебе это зачем? – спросил он боязливо после того, как Штааль кончил. – В мальтийцы-то?
– Как вам сказать? – замялся Штааль. – Ведь и вправду нужна когорта… для борьбы с духом революции… Прекрасна сия мысль государя и Мальтийский орден, как видно из самого статута…
– Ты лучше поступи в почтовое ведомство, – перебил его Безбородко. – Ведь
– Нет, что вы! Разве я для жалованья? – вскрикнул Штааль, краснея. – Я по убеждению души…
Безбородко смотрел на молодого человека мутным взглядом маленьких глаз. Лицо его стало еще более испуганным.
– По убеждению души? – переспросил он. – Ну, тогда, конечно. Тогда иди, если по убеждению души, я ничего и не говорю… Только что ж я тут сделаю, голубчик? Я от
– Назначение формально зависит от графа Юлия Помпеевича… – пробормотал Штааль, все больше конфузясь.
– От какого еще Помпеевича?.. Ах да, от Литты. У Литты денежной молитвой прежде все можно было сделать. Теперь он, голубчик, стал богат; как секретари берут, – только ты, брат, ведь гол как сокол, – сказал Безбородко, но, увидев расстроенное лицо гостя, тотчас добавил: – Впрочем, ты не тужи, может, что и придумаем. Да вот что, я забыл… Приходи ты ко мне на бал, который я даю по случаю обручения великой княжны Александры Павловны с эрцгерцогом австрийским Иосифом, Палатином Венгерским. Государь, – сказал он испуганно, – обещал осчастливить меня посещением… И
– Не знаю, как и благодарить вас, – начал радостно Штааль, но не успел закончить фразы: Безбородко вдруг тяжело закашлялся, схватившись руками за шею, и выронил палку, которая стукнулась о блюдо и упала, зацепив одну из склянок с лекарством. Штааль быстро опустился на ковер и поднял склянку прежде, чем жидкость успела вылиться. Безбородко прижимал к губам платок, на котором выступало желто-красное пятно. На лице князя изобразился ужас. Такое же выражение проскользнуло и по лицу Штааля.
– Опять жилка, видно, лопнула, – прошептал Александр Андреевич, отнимая платок от вздрагивавших губ.
– Не прикажете ли послать за врачом? – спросил растерянно Штааль.
Безбородко жалостно кивнул головой и снова ухватился за горло, чувствуя приступ страшного кашля. Штааль поспешно вышел из комнаты и распорядился позвать врачей. Ему было очень жаль Александра Андреевича. «Не умер бы, однако, до бала», – подумал он и тотчас устыдился этой мысли.
4