Червь

О: Ясно, сэр. Покорно вас благодарю, ваша честь. Благослови вас Господь, ваша честь.

~ ~ ~

Линкольнз-инн, сентября 11 дня.

Милостивый государь Ваше Сиятельство.

Имея почтительнейшее о нуждах В.Сиятельства попечение, я не стал бы спешить присылкою прилагаемых к сему показаний, когда бы не мудрые приказы В.Сиятельства, исполнение коих я вменяю себе в первейший долг. Как бы ни хотелось мне обнаружить в сих свидетельствах что-либо утешительное, всё будет тщетно, и мне остаётся лишь обнадёжить В.Сиятельство речением, искони бытующим у людей моего звания: «Testis unus, testis nullus»[115]. Это тем более справедливо, когда один свидетель, заведомый лжец и мошенник, повторяет рассказ другого, коего можно почесть лжецом ещё большим. Со всем тем, хотя по делам своим Джонс со всею очевидностью заслуживает виселицы, мне, сказать по чести, думается, что существо дела он представил неложно. Посему нам теперь надобно уповать и молиться о том, чтобы рассказанная девицею история оказалась искусной выдумкою.

Поиски девицы предпринимаются, и, буде на то воля Божия, мы её найдём. После чего её возьмут в такой оборот, какой В.Сиятельство легко может вообразить. Мошенник Джонс выдаёт себя в каждом слове; В.Сиятельство, без сомнения, распознает, к какому разбору людей относится этот человечишко, наделённый самыми скверными качествами своего народа — а качеств этих несть числа. Душонка у него заячья; готов прозакладывать сотню фунтов против перечного зёрнышка, что от Марса или миледи Беллоны[116]

он удерживает себя на таком же удалении, что Джон о'Гротс[117] от Рима, если не дальше. Уподоблю его перепуганному угрю, каковой, быв пойман, способен ускользнуть из любой посудины.

В рассуждении Его Милости осмелюсь представить нижеследующие соображения. Кому как не В.Сиятельству ведома натура Его Милости и проступки, которые ставятся ему в вину. Увы, не подлежит сомнению, что на его совести тягчайший из мыслимых в семейном быту грехов — неуважение к отеческой воле В.Сиятельства; однако ж, как заметили Вы, В.Сиятельство, в пору более благополучную, к чести Его Милости служит то, что он не погряз в пороках, коими в наши дни зауряд пятнают себя молодые люди его лет и звания, — разумею те злодеяния и мерзости, которые ему тут приписываются. Я могу вообразить, чтобы иной дворянин оказался способен допустить себя до такой низости, но чтобы то был человек, имеющий честь называться сыном В.Сиятельства, — на это моей веры не станет. А равно не верю я и в то, чтобы за последние сто лет где-либо водились такие, как было описано, ведьмы, и В.Сиятельство без сомнения в этом со мною согласится. Коротко говоря, я принуждён просить В.Сиятельство взять терпение. Умоляю удержаться от поспешности и не признавать пока посылаемые мною показания за неоспоримое свидетельство бесчестья.

Исполненный горечи душевной, остаюсь В.Сиятельства всепокорнейший слуга

Генри Аскью.

***

Бристоль. Передано с Фрумгейтом.

Среда, сентября 15 дня 1736 года.

Милостивый государь.

Этими днями я имел честь получить благосклонное письмо Ваше, на которое желал бы ответить словами стократ благосклоннейшими. Осмелюсь присовокупить к ним заверение в том, что готов исполнить любое поручение Вашего высокороднейшего клиента, касающееся до его дела. Мне уже посчастливилось содействовать Вам, столь прославленному в нашем сословии, в деле прошлогоднем; недавно я воротился с выездного заседания суда (вновь приведя доверенное мне дело к счастливому исходу), и судействовавший на заседании мистер Г. сделал мне честь, попросив в приватной беседе передать поклон нашему клиенту и заверить его в том, что и впредь станет с дружеским участием относиться ко всякому делу, какое сэру Чарльзу угодно будет представить для рассмотрения суда; каковой поклон, сэр, я и почитаю своей приятной обязанностью Вам передать, прежде чем приступить к отчёту о выполнении Ваших поручений по сему прискорбному и щекотливому делу.

Можете также уведомить Его Сиятельство, что я ничто не ставлю так высоко, как доброе имя всякого из нашего дворянства — сей наиглавнейшей, Божиим произволением воздвигнутой твердыни, каковая, купно с величием Государя, должна до скончания времён оставаться защитою спокойствия и благополучия державы нашей. Прошу также передать Его Сиятельству, что секретность, на которой Вы настаивали, будет соблюдаться мною неотменно.