Увеличение кровотока в левой перисильвиевой коре в контрольном условии «2К» по сравнению с исследуемым условием 2, учитывая относительность регистрируемых изменений кровотока, может быть связано либо с угнетением функциональной активности этих областей в условии 2, либо с их активацией в контроле «2К». Возможно, что обработка фраз без разделительной паузы активирует несколько иную нейрональную систему, включающую теменную, слуховую и инсулярную кору. Однако данные активации могли быть связаны с чисто акустической разницей между фразами с паузами и без пауз, которая могла, в свою очередь, привести к большей активации в слуховой коре и прилегающих областях в условии «2К» по сравнению с условием 2.
Заключение
В результате проведенного исследования выяснено, что сознательный анализ влияния разделительной паузы на смысловую структуру высказывания сопровождается увеличением функциональной активности в правой нижней префронтальной области и в заднем медиальном отделе правого полушария мозжечка. В то же время подобная задача, использующая неосознанный анализ, не сопровождалась значимыми локальными активациями, что свидетельствует о существовании механизма усиления активации соответствующих зон мозга при осознанном (металингвистическом) анализе высказываний. Сравнение полученных результатов с данными литературы позволяет предположить наличие существенных различий в мозговых системах синтаксического анализа в зависимости от модальности предъявления речевых стимулов.
Авторы благодарят персонал лабораторий ПЭТ и радиохимии за помощь в проведении исследований.
Особая благодарность — профессору кафедры фонетики СПбГУ Н. Д. Светозаровой за помощь при подготовке фраз, использовавшихся в исследовании.
В августе 2010 года в журнале РАН «Успехи физических наук» вышла статья одного из крупнейших математиков и физиков-теоретиков Фримена Дайсона «Птицы и лягушки в математике и физике», основанная на его Эйнштейновской лекции «Еретические мысли о науке и обществе», прочитанной в Москве в марте 2009 года [Дайсон, 2010]. Автор делит ученых на птиц, парящих в высоте и обозревающих огромные пространства, и лягушек, для которых наслаждение — разглядывать конкретные объекты и решать задачи последовательно, одну за другой. Себя Дайсон однозначно относит к лягушкам, что не препятствует его восхищению друзьями и коллегами другого типа. В статье описывается главная оппозиция — Фрэнсиса Бэкона («лягушки») и Рене Декарта («птицы»), и даже более глобально — разбирается противопоставление английской традиции конкретных исследований (бэконовский эмпиризм) и французской (декартовский догматизм). К первым Дайсон относит, в частности, Фарадея, Дарвина и Резерфорда, а ко вторым — Паскаля, Лапласа и Пуанкаре. Особо выделяется и крупнейший российский математик Юрий Манин, опубликовавший в 2007 году книгу «Математика как метафора», позднее переведенную и изданную в России и анализирующую разные когнитивные парадигмы познания [Манин, 2009]. Очень интересные соображения о стилях мышления в науке можно найти в работах В. Финна [Финн, 2009а, 2009b].
Мне представляется очевидным, что такое деление на эмпириков и теоретиков — даже точнее — на ученых, предпочитающих индукцию дедукции, или наоборот, вполне применимо и к иным областям знаний, в частности к лингвистике.
Общеизвестно граничащее с идиосинкразией взаимное неприятие генеративистов и функционалистов. История этих противостояний насчитывает десятилетия, но сами военные действия фактически не происходят, поскольку оппозиционные группировки находятся в разных измерениях, и даже факт значимости противника и возможность реальной борьбы не признается обеими сторонами.
Еще более яростный отпор встречают их собственные исследования в противоположном лагере, и основной аргумент сводится к тому, что генеративисты в любых изводах имеют дело с эпифеноменами и продуктом картезианских трюков, а не с фактами языка, точнее языков, которые чрезвычайно многообразны и пестры, более того — динамичны и зависимы от контекстов всех видов.
В XXI веке стало ясно, что традиционная наука, фактически основанная в начале XVII века Бэконом и Декартом, свою роль исполнила и далее обслуживать интеллектуальное пространство едва ли может: научные парадигмы стали столь сложны и многомерны, нестабильны и зависимы от наблюдателя, что некий когнитивный переворот неизбежен. Жить в ньютоновском мире после Эйнштейна и Бора наивно и нечестно.