Честь

Несколько недель Юнус безуспешно искал Тобико, и наконец его поиски увенчались успехом. Увидев ее, он испытал странное чувство: смесь радости и страха. Конечно, он был счастлив, вновь обретя любимую, которую он почти отчаялся встретить. Но мучительный страх потерять ее снова омрачал его счастье. Если бы он мог, то прирос бы к ней намертво, как моллюск к коралловому рифу.

За время их разлуки Тобико изменилась, немного пополнела. Ее длинные темные волосы по-прежнему блестели, как мокрая галька, но кончики их были выкрашены в ядовито-зеленый цвет. Вместо серебряного колечка на ее нижней губе теперь посверкивал стразовый «гвоздик», а в мочку каждого уха было вдето по полдюжины крошечных алых сердечек, похожих на капли крови. Пересчитывая их, Юнус в очередной раз заметил, какие у нее маленькие очаровательные ушки.

Он напрасно пытался выяснить, где Тобико пропадала все это время и почему не оставила ему даже записки. На все расспросы она отвечала пустыми фразами вроде: «То здесь, то там. Мне нужно было сменить обстановку, зайка». К своей великой досаде, Юнус узнал, что сейчас она живет в доме Капитана, точнее, его матери. Сам Капитан тоже вернулся под родной кров, вместе с несколькими приятелями, изгнанными из старого особняка.

Мать Капитана, миссис Пауэлл, вдова, прежде была учительницей, но теперь вышла на пенсию. Неформалы, поселившиеся под ее крышей, не вызвали у нее особой симпатии, но она согласилась дать им приют, надеясь таким образом удержать дома своего единственного сына. Предоставив молодежи нижний этаж дома, сама она, вместе со своим телевизором и грелкой, перебралась в спальню наверху. Она редко покидала свою комнату, обедать и ужинать предпочитала у себя и делала вид, что не замечает ни царящего внизу хаоса, ни плавающих в воздухе клубов сладковатого травяного дыма.

Юнус, впервые оказавшись в этом доме, притулился на диване рядом с Тобико. Теперь, когда она была рядом, с губ его не сходила улыбка.

– Это временное решение, – пояснил Капитан. – Скоро мы вернемся на старое место. И снова будем все вместе.

– Мы добьемся возвращения нашего дома, – заявил Богарт, не выпуская изо рта сигареты и перебирая оставшиеся две струны на гитаре. – И уж теперь никому не удастся нас оттуда вышибить. Мы хорошо усвоили урок. А если кто-нибудь к нам сунется, получит крепкий пинок в задницу.

Среди прежних знакомых Юнуса появилось новое лицо – бритый наголо парень, на макушке которого красовался гребень, выкрашенный во все оттенки оранжевого. Его звали Багдадский Вор, потому что он не считал необходимым за что-либо платить. Книги, продукты, одежду, диски – все это он крал в супермаркетах. Однажды он утащил пару ботинок «Доктор Мартинс», спрятав их в широких рукавах своего габардинового пальто.

– Вы словно бродячие собаки, которые забрались в тихий уголок, чтобы зализать раны, – ухмыльнулся Багдадский Вор.

Юнус слушал их болтовню и радовался тому, что эти люди вновь вошли в его жизнь, которая без них была такой скучной и пресной. Богарт, заметив блаженную улыбку, застывшую на его лице, заметил:

– А малец похож на пригревшегося котенка.

– А ты служишь ему теплой мягкой корзинкой, – добавил Капитан, подмигнув Тобико.

Она рассмеялась, но слегка, чтобы не обидеть Юнуса, и сразу попыталась сменить тему.

– Что ты там бренчишь? – спросила она у Богарта, по-прежнему пощипывавшего струны гитары.

– О, я написал песню. О том дне, когда нас изгнали из дома. О нашем Кровавом воскресенье. Но это было во вторник. Поэтому песню я назвал «Кровавый вторник».

И Богарт, не заставляя себя упрашивать, запел. Мелодия отличалась крайней примитивностью, слова были ей под стать:

Я дошел до края, я в печали,Словно камень, я закатился в дыру,В дыру, дыру, дыру, дыру.

Он настал, этот черный день,Кровавый вторник, самый худший из дней.Восстанем против системы! У системы нет души!Нет души, души, души, души!

Игги Поп, в афганском жилете и желто-коричневой коротенькой футболке, едва прикрывавшей соски, заткнул уши руками.

– Умоляю, заткни глотку! – простонал он.

– Что? – спросил Богарт, оборвав свои завывания.

– Дерьмовая песня, парень, – заявил Игги Поп.

– К тому же нас вышибли из дома не во вторник, а в среду, – добавила Тобико.

– Фиг тебе, в среду! – нахмурился Богарт. – Это было во вторник.

Юнус наблюдал за перепалкой, которая одновременно и забавляла, и пугала его. Он знал, как легко его друзья переходят от безобидного трепа к бурным ссорам со взаимными оскорблениями, проклятиями, хлопаньем дверями и битьем посуды.

– Что вы можете помнить? У вас мозги давно протухли, – проворчал Богарт. Он повернулся к Тобико: – Ты не помнишь, что ела сегодня на завтрак, а туда же, лезешь меня поправлять.

– Давайте спросим Юнуса, – предложила Тобико. – Он – независимый свидетель.