Честь

Как-то воскресным утром колокольчик на дверях нашего дома зазвонил. Мама открыла дверь. На пороге стояла заплаканная женщина. Она сказала, что вчера свора мальчишек напала на ее сына. Они бросили его в вонючий канал, и он непременно утонул бы, потому что не умеет плавать. Хорошо, что в воде оказалась какая-то доска, за которую он уцепился. Еще она сказала, что мальчишки, эти малолетние бандиты, заставили ее сына пить его собственную мочу. Она хотела узнать, не известно ли что-нибудь моей матери об этой расправе, но напрямую ни в чем меня не обвиняла. Сын не назвал ей имена своих обидчиков.

Я слышал, как мама провела эту женщину в кухню. Слышал, как она рассыпается в сожалениях. Она предложила нежданной гостье чаю и кусок пирога. Но женщина от всего отказалась.

– Вчера я как раз занималась стиркой, – сказала мама. – Искендер помогал мне снимать шторы и вешать их обратно. Он целый день был у меня на глазах. Так что, если вы думаете, что мой сын имеет к этому отношение, вы ошибаетесь.

– Вы уверены?

– Уверена.

После того как женщина ушла, мама вошла в комнату. Я сидел у окна, смотрел на ноги прохожих и ждал нагоняя. Ждал, что она ущипнет меня за руку. Накрутит мне уши. Но она ничего этого не сделала. Она долго смотрела на меня, и, мне кажется, я различил в ее взгляде отсвет гордости. Потом она спросила:

– Что мой султан желает на обед? Может, сварить его любимый чечевичный суп?

О мальчике, с которым я расквитался, мы никогда не вспоминали. Ни тогда, ни потом.

Искендер Топрак

Решительный бой

Лондон, март 1978 года

Едва Юнус свернул на улицу, где стоял старый особняк, он понял – что-то не так. Подойдя ближе, он увидел, что окна на всех трех этажах забаррикадированы ящиками и картонными коробками, причем на некоторых изображены анархистские символы. Вчера температура воздуха упала ниже нуля, и теперь с водосточных труб, точно слезы, свисали сосульки. В воздухе стояла напряженная тишина, не нарушаемая ни единым звуком.

После дня рождения Тобико, когда мертвецки пьяного Юнуса доставили домой на руках, Пимби, которая в тот вечер обезумела от тревоги и уже собиралась обходить все городские больницы, несколько недель не выпускала сына из дома. Каждое утро она лично отводила его в школу, а после уроков забирала и вела домой. Но с сегодняшнего дня она снова начала работать в «Хрустальных ножницах», и Юнус получил вожделенную свободу. Он пообещал маме, что сразу после школы вернется домой. Но хотя Юнус никогда не врал, велосипед, на котором он решил покататься, сам привез его к заветному дому.

Припарковав велосипед у ворот, Юнус побежал к дверям, скользя на обледенелой дорожке. К его удивлению, дверь оказалась запертой и, похоже, заложенной изнутри на засов. Прежде такого никогда не случалось. Обитатели особняка очень гордились тем, что их жилище не нуждается ни в замках, ни в ключах, ни в засовах – ведь это дом в высшем смысле этого слова, а не тюрьма частной собственности, как все прочие здания.

Никакого колокольчика на дверях не было, и Юнусу пришлось стучать. Сначала он делал это тихо и вежливо, потом, охваченный тревогой, начал молотить в дверь изо всех сил.

– Оставьте нас в покое! – прокричал кто-то из-за дверей.

Пораженный Юнус опустил руки. Неужели недавние друзья больше не желают его видеть? И именно поэтому заперли дверь? Нет, это невозможно. Он снова начал стучать, робко, но упорно.

– Убирайтесь прочь, шовинисты проклятые! – долетел изнутри грозный мужской голос.

– Не на тех напали! – вторил ему женский. – Мы будем драться!