Честь

По правде сказать, он думал, что все будет так же легко и опереточно, как прежде, но получилось все совсем иначе.

На этот раз ехали поздно, под вечер, и Антону стоило большого труда оправдаться перед мамой в этой отлучке.

Теперь с ними ехал сам Крыса и, увидев Антона, сказал:

– Ну что, цыпленок, дрожишь? Только смотри: слегавишь – найдем где хочешь. У мамки под юбкой найдем! Это уж верней уголовного кодекса.

Антон молча выслушал этот наказ, но ему теперь было все равно: все равно ничего не сделаешь и ничего не поправишь. И все его планы о новой жизни оказались пустыми. И тот вечер у памятника Павлику Морозову ушел куда-то, точно приснился, и Марина…

Ах, если бы она знала!

Но теперь это все в прошлом. Все равно! Антон даже не интересовался, куда они едут.

Сели в метро, доехали до Комсомольской площади и, выйдя к Ярославскому вокзалу, услышали голос диктора:

«Поезд до Загорска отправляется с третьего пути в двадцать часов девять минут. Остановки…»

– Айда на Загорск! – скомандовал Крыса. Билетов, конечно, брать не стали и, смешавшись с густой и торопливой толпой разъезжающихся по дачам москвичей, направились к поездам.

Когда они садились, поезд уже трогался, и у Антона мелькнула мысль – остаться! Пожалуй, он каким-то невольным движением выдал себя, – Пашка Елагин взял его за локоть и придержал. Поезд тронулся.

Народу было много, и ребята остались на площадке. Антон стоял, наполовину высунувшись из открытой двери, и глядел на проносившуюся мимо него Москву. Прогромыхали стрелки, проплыло мимо старое круглое депо и замелькали окраины: бараки, крытые толем деревянные сараи с кирпичиками на крышах, чтобы ветром не сорвало, и новые большие дома, облицованные розовым камнем. Вдали из-за крыш и домов возвышались купола и шпили сельскохозяйственной выставки; а над ними висело почти по-летнему сухое и знойное солнце. Оно было уже совсем низко и, цепляясь за шпили, за фабричные трубы, за кромку далекого леса, склонялось к горизонту. Антон следил за ним глазами и рассчитывал, где оно сядет. Куда они ехали и зачем, об этом не думалось и не хотелось думать, просто хорошо было подставлять свое лицо ветру и чувствовать стремительное движение поезда. И не сразу Антон заметил, что рядом с ним, ухватившись за другой поручень, стоит девушка. Прищурившись, она тоже смотрела на солнце, ее тонкие волосы развевались на ветру, и на руке, державшейся за поручень, блестели золотые часы.

Золотые часы!.. Антон вздрогнул от мысли, которая у него вспыхнула, как выстрел. Золотые часы!

Антон отвернулся, чтобы не видеть ни девушки, ни ее часов, а потом вообще отошел от двери. Неужели уже привычка?

Люди на остановках постепенно выходили, и ребята прошли в вагон, сели, и Антон заметил, как Крыса профессиональным взглядом присматривался к пассажирам. Мимо бежали дачные поселки, один за другим, почти сталкиваясь друг с другом. Потом они стали перемежаться лесами, а потом пошли леса… Поезд прогремел по мосту – в темноте сгущающегося вечера мелькнула речка, поросшая ольшаником, – и стал замедлять ход. Женщина, пожилая, одетая в серый хороший костюм, сняла с полки красивый чемоданчик и пошла к выходу. Чемоданчик был из желтой тисненой кожи, с солидными блестящими застежками. Крыса мигнул ребятам, и вслед за ним все они поднялись и вышли из вагона.

Антон прочитал надпись на станционном павильоне: «Абрамцево».

Абрамцево!.. Где-то здесь, по словам Степы Орлова, за сумрачным еловым лесом и за тихой рекою Ворей, находится музей, то самое имение Аксакова, куда неделю назад ребята всем классом ездили на экскурсию. Он тогда не поехал, поехал совсем в другое место, и вот теперь судьба все же привела его в Абрамцево… Размышления Антона прервал Вадик:

– Пошли!

Пошли. Женщина в сером костюме не спеша стала переходить через рельсы. Тогда вся компания прибавила шагу и обогнала ее. С противоположной платформы лесенка вела на узкую дорожку, дорожка – на мостик через глубокий, пахнущий черемухой овраг, и за мостиком начинался лес. Здесь дорожка двоилась: одна, более ясная и торная, шла прямо, а другая, почти незаметная, уходила налево. Крыса повел всю компанию прямо по торной дороге, с тем, чтобы потом, по своей тактике, резко повернув назад, окружить намеченную жертву.

– Мы с ней здесь займемся, а ты оставайся там, – сказал Крыса Антону. – С поселка прикрывать будешь.

Но расчеты грабителей оказались неверными. Повернув назад, они не встретили намеченной жертвы и только потом, в просветах между деревьями, заметили фигуру, шагающую по другой тропинке. Крыса немедленно повел свою шайку туда, наперерез медленно идущей женщине. Антона, оставшегося на торной дорожке прикрывать операцию, никто об этом не предупредил, и он стоял с захолодевшим сердцем и всматривался в темноту. Вокруг него толпились суровые, сумрачные ели, обступали его, теснили, тянулись к нему своими косматыми длинными лапами, словно задумали задушить его и не выпустить больше из своих объятий. И только кое-где сквозь мрачные толпы этих заговорщиков просвечивали малиновые краски зари, чистой и ясной, мирной и мечтательной.