Честь Афродиты

Задолго до таможенного автомобильного перехода Российско-Белорусской границы, длинная вереница различных автомашин, от грузовых, до легковых, плотно стояли в очереди. Подъехала и встала тёмно-зелёная ауди с московскими номерами. За рулём средних лет водитель. Выключил двигатель, открыл дверцу, вышел, что-то сказав пассажирам. Водитель высокий, сухощавый, в лёгкой осенней кожаной куртке, в тёмных очках, в кожаной кепи с длинным козырьком закрыв дверь, засунул руки в карманы направился вперёд вдоль всей колонны. На пассажирском сиденье двое. Он и она. Прилично одетые. Женщина в пальто фисташкового цвета, распахнутом на груди — в салоне тепло — волосы на голове уложены в причёску, на шее заметна золотая цепочка, на лице улыбка, возможно чуть растерянная, но очень приятная, нос аккуратный, почти прямой. Глаза большие, тёмно-серые, чуть подведённые карандашом, в уголках глаз морщинки, в уголках губ тоже. Она держит под руку своего спутника. Пальцы рук у неё не загрубелые, кожа на них заметно ухоженная, возможно не всегда, скорее всего за последнее время, обычные пальцы, она библиотечный работник, теперь бывший, на одном из них обручальное кольцо. Женщина нет-нет да посмотрит на кольцо, любуется, теснее прижимая к себе спутника. Он… Её спутник, возможно босс или муж, скорее всего последнее. На его безымянном пальце правой руки такое же обручальное кольцо. Он в кожаной куртке тонкой выделки, в тёмном деловом костюме, светлой рубашке в полоску и галстуке. Или туристы, или деловые люди. Таких в очереди на переход границы много. Ему где-то за пятьдесят. Ей лет на десять меньше или около того.

Женщина свободной рукой достала из кармана мобильный телефон, набрала номер…

— Алло, сынок, ну как ты там? — спросила она, краем глаза глядя на своего спутника. Голос у неё мягкий, приятный. В нём забота, любовь и тревога. Микс такой, материнский. Обычный.

— О, мам, вы где? — Громко отзывается сын. В голосе удивление и только забота.

— Ещё в России, тут очередь длинная на таможне.

— Тьфу, мам, а чего тогда звонишь, если ещё здесь. Сто раз уже… — Огорчился сынок.

— Ну мы же с дядей Гришей беспокоимся… Как там у тебя и что?

— Да чего беспокоиться, вы же только что уехали… — Женщина очень хорошо сейчас представляет лицо своего сына, удивлённое и родное. — Нормально у меня, всё в порядке. А что?

— А Лерочка как? — спрашивает она, и её спутник согласно кивает головой, прислушивается к разговору.

— А Ле-ера… — На распев повторяет имя сын, в его голосе звучат уже другие нотки, словно любимую программу по телевизору включили. — А Лера ещё в институте. Я борщ ей варю, нам. Сам.

— Молодец! Лавровый лист только не забудь положить. Он там, в тёмной банке, такая стеклянная, на полке, возле холодильника.

— Да знаю я, мам, знаю! Хорошо что напомнила! Я забыл! Сейчас найду! А солить когда, в смысле сразу в полном объёме или после капусты, как закипит?

Её спутник, дядя Гриша, тоже переживает, внимательно слушает разговор, кричит в трубку.

— До того как, до того, сынок, как закипит. Попробуй сначала.

— А, понял, — отвечает ему сын. — Привет, дядя Гриша. Как там Борис Фатеевич?

Телефон уже в руках мужчины.

— А он вперёд пошёл, на таможню, узнать, почему стоим. Тут затор.

— Что, линяет народ? За лучшей долей в очередь выстроился?

Мужчина озадаченно оглядывается, больше на очередь из автомобилей, отвечает:

— Да нет, вроде! По делам, наверное или туристы.

— Понятно, — бодро кричит в трубку сын и неожиданно закругляет разговор. — Всё, дядь Гриша, привет маме, мне нужно Лерку бежать встречать. Отбой.

— Кого?

— Ну Леру, понимаешь, Ле-ру. К метро. Из института она едет. Время уже. Извините. Всё-всё. — И абонент отключился.

Мужчина возвращает спутнице телефон.

— Отключился. Леру побежал встречать, — говорит он. — Из института едет. И борщ сварил.

Женщина теснее прижимается к его плечу.

— Хороший парень, — замечает он. — Хорошего сына ты вырастила.

— Мы… — заглядывая ему в глаза, поправляет она. — Мы вырастили.

— Согласен, — говорит он, и вдруг почти хохочет — Спрашивает, когда солить! Ну даёт! Я в его годы однажды содой борщ посолил, представляешь, содой, вот учудил.

— Правда? — спрашивает она.

— Ага! Всё вылил потом. Невозможной еда получилась. А он…

И они долго потом смеются…

Такими, ещё улыбающимися и раскрасневшимися, их застаёт вернувшийся водитель. Садясь на сидень и поворачиваясь к ним, он спрашивает:

— Кто вас так рассмешил, Антонина Николаевна? Григорий Михайлович опять, да?

— Да, Боря, он и насмешил, — отвечает она. — Говорит, борщ однажды содой посолил, Представляешь?

— Борщ, содой?

— Ну да, борщ!

Теперь они уже смеются втроём.

Вновь бренчит сотовый телефон. Теперь уже в кармане Григория Михайловича.

— Да, — говорит он. — Слушаю! — И через секунду расплывается в улыбке. Немедленно прикрыв трубку рукой, сообщает Борису и Антонине. — Это Марго нам звонят с КолаНиколой из Владивостока. Привет, привет… Ну… Получили? Вовремя? Мы рады… И вы нас поздравляете? Спасибо! Тоня нас слушает. Дать ей трубку? Даю.

Через секунду и Антонина Николаевна принимается и благодарить, и поздравлять Марго.