Честь: Духовная судьба и жизненная участь Ивана Дмитриевича Якушкина

Идеи живут куда дольше людей. Раз возникнув, идеи вообще словно бы навсегда остаются в духовной атмосфере человечества, по существу, и составляя эту атмосферу. «Хорошие» и «плохие», «здравые» и «вздорные» идеи составляют духовную атмосферу, находясь постоянно в сложном движении, противоречиво контактируя друг с другом, взаимодействуя, взаимопротивоборствуя, опускаясь «ближе к земле» или уходя куда-то из поля зрения данного поколения и словно консервируясь в том «безвоздушном пространстве», куда уже не достигают никакие звуки и отголоски живой жизни. Где-то витают и «ждут своего часа» так называемые «забытые идеи» или идеи «преждевременные», что-то поделывают «непродуманные» и «утопические»… И трудно, напрасно делить все это богатство духовного мира человечества, всю эту облекающую наш земной шар сферу духа на две резко размежеванные части — «реакционную» и «прогрессивную». Контакты и взаимопроникновения идей, порой совершенно, казалось бы, взаимоисключающихся, — дело обычное и, в общем-то, естественное. Всякого рода, к примеру, непролетарские идеологии являются неустранимой «средой обитания» марксизма. Борясь с этой «средой» и отрицая ее, марксизм при всем том находится с ней в очень сложных отношениях, неизбежно соприкасаясь с ней. Самоизоляционизм в этом случае — иллюзия. В плоскости практически-политической эти иллюзии оборачиваются сектантством и догматизмом, ведут к отрыву марксистской идеологии от масс. Даже само возникновение марксизма, как на то указывал Ленин, было неразрывно связано с развитием непролетарских идеологий, поскольку именно они явились — в наивысших достижениях немецкой классической философии, французского утопического социализма и английской политической экономии — идейно-теоретическими источниками марксизма… По сути дела, перед нами хор, который включает в себя самые разные «голоса» и «звуки» и, как-то преобразуя их, не превращается в некую саморазрушительную какофонию, а все-таки сохраняет общую «тональность» звучания. Это не хаос, а многозвучие, обнимающее собой весь возможный идейный диапазон, определяемый

всем духовным богатством человечества, накопленным в конечном счете (даже в «снятом» виде) за всю историю его развития.

Конечно, идеи не существуют вне людей. Тут возникает некое кажущееся противоречие, несоответствие — бессчетное число поколений накапливало идейную атмосферу, но «потребителем» и реальным «носителем» всей этой «воздушной армады» всякий раз оказывается только одно

из поколений, существующее в каждый данный исторический момент. Так. Но только ведь всякий «исторический момент» — момент некоего исторического процесса, открытого для движения идей «в обе стороны» его. Но еще более того важно тут то обстоятельство, что, вообще-то говоря, в любом обществе не может не сохраняться определенная степень духовной многослойности, сосуществуют — пусть не мирно, порой в ожесточенной схватке — разные уровни и даже

типы общественного сознания. И даже отдельная личность, как о том уже был у нас случай упомянуть в иной связи, — тоже процесс. Что же говорить о типе! Это всегда чрезвычайно сложный конгломерат, что и объясняется необходимостью всякого мировоззренческого типа контактировать со всей средой своего «духовного обитания». Таким образом и получается, что в одно и то же историческое время существуют не только разные идеи и системы идей, но и самые разные модификации одной и той же системы идей. Все это вроде бы даже и самоочевидно, но применительно к конкретному

«случаю» — судьбе или характеру человека — обнаруживаются неожиданные обстоятельства.

Людям моего поколения, к примеру, со школьной скамьи «известно», что декабристы делились на «северных» — «более умеренных» и «южных» — «более» или даже «по-настоящему революционных». Надо сказать, что само по себе подобное деление какого-то революционно-освободительного движения на «левое» и «правое» крыло — дело типологически достаточно обычное. Пожалуй, даже слишком уж обычное для нашего сознания. Это стереотип, и потому он требует безусловной корректировки в применении к конкретным обстоятельствам… Известно нам еще, к примеру, и то, что Пестель или Рылеев были, если можно так выразиться, «революционнее», нежели, к примеру, тот же наш Якушкин. При таком подходе к делу как-то опускается один вопрос: какова же та мера оценки революционности, из которой мы здесь исходим и, соответственно, уместно ли в данном случае переносить на декабризм понятия «левого» и «правого» крыла, навеянные более поздними обстоятельствами исторического процесса? И вот еще один вопрос: не лежит ли в истоках такой именно классификации декабризма знакомая нам мелкобуржуазная точка зрения левокоммунистического радикализма, связанная с неспособностью и нежеланием понять, что нет и не было никогда единственной «безразмерной» революционности на свете, что вообще грани между революцией и эволюцией — живые и подвижные, как и грани между революционностью и реформаторством, и т. д.?