Андрей Беляков

Честь имею

В душном, сыром подвальном помещении с пошарпанными от времени стенами, повидавшими немало за свою историю, откуда-то капало в углу. В годы, сейчас кажущимися такими далекими и спокойными, при царе-батюшке, от них пахло свежей эмалью. Затем война, отречение и революции; все перевернулось с ног на голову. Менялись постояльцы этого подвала и их конвоиры, как и власть вообще. А вот стены никто уже больше не красил. Теперь к свету. Его практически не было в помещении, а тот, что присутствовал, проникал туда сквозь небольшое зарешеченное окошко массивной входной двери из коридора, — источником его служила лампа, вкрученная в серый скрипучий металлический абажур, свисающий на полметра с потолка. А вот соприкосновений с внешним миром, в виде вентиляционных отверстий или каких-либо окон, пусть крошечных, у камеры не было совершенно. Отсюда и полная дезориентация во времени у двух офицеров, находящихся в ней. Никто из них не только не ответил бы на поставленный вопрос: «Который час?», а и затруднился бы сказать — день или ночь в данный момент… Они сидели прямо на бетонном полу, опершись спинами о стену. Бесконечно уставшие, голодные, изможденные жаждой, но так и не сломленные при этом, и еле слышно переговаривались между собой.

— А Вы слыхали, Роман Николаевич, о такой философской доктрине, как субъективный идеализм?

— Ну, что-то, голубчик, Вы уж слишком загнули, — вместо ответа покачал головой седоволосый офицер.

— Отчего же? Довольно любопытно, на мой взгляд. Вот представьте! Я и есть мир! Нет меня — нет и ничего вокруг! По-моему, неплохая трактовка. Как думаете? — устало улыбнулся поручик, глядя в потолок.

Звали его Сергей Васильевич, и был он лет на 10, а то и больше, моложе своего собеседника.

— Нет, извольте, я предпочитаю традиционное православие, всю жизнь его придерживался, с ним и уйду в мир иной. И Вам, Сергей Васильевич, рекомендую помолиться напоследок. Лишним это точно не будет…

Офицеры некоторое время сидели молча, наконец поручик вновь заговорил:

— Поскорей бы уже все закончилось. Скажу Вам по величайшему секрету и только Вам, я так устал.

Роман Николаевич внимательно посмотрел на молодого офицера.

— Недолго осталось, Сергей Васильевич, думаю, уже недолго, потерпите немного.

— Я выдержу, господин ротмистр, не сомневайтесь, это я так, к слову.

Капитан, глядя на коллегу, изобразил улыбку на уставшем, сером от синяков лице.

— Я ни в ком не сомневаюсь. Надо же, никого так и не раскололи. А ведь они мастаки в этом. Для меня было честью знать всех вас.

— И для меня, Роман Николаевич.

Договорить им не дали, потому как входная дверь со скрипом распахнулась, и конвоиры буквально впихнули в помещение человека. Тот не удержался на ногах и упал, выставив вперед руки.

— Воды! Дайте воды, — хрипло попросил поручик.

Но его просьбу конвоиры молча проигнорировали, и дверь снова захлопнулась.

Глаза, давно привыкшие к темноте, разглядели мужчину в офицерской форме, без погон.

— Кто здесь? — первым спросил он, всматриваясь в сторону офицеров.

— Добро пожаловать в наше скромное жилище, — пошутил Роман Николаевич.

Он и поручик по очереди представились.

— Бог ты мой, Роман Николаевич, господин ротмистр, Вы? — Мы знакомы? — Ну, как же! Это же я, штабс-капитан Игорин.

— Андрей Петрович, Вы? — настала очередь удивиться теперь ротмистру.

— Я, собственной персоной.

— Вот так встреча! А Вы-то здесь какими судьбами? — Роман Николаевич не без труда, но встал и принялся от волнения разглаживать свой китель.

— Сняли меня прямо с поезда, добирался на Дон, хотел вступить в Добровольческую армию, — глаза штабс-капитана начали привыкать к темноте.

Старые друзья сблизились и обнялись.

— Сколько лет! Сколько лет! Какая встреча! — повторял каждый при этом.

— Представляете, Сергей Васильевич, мы с этим человеком с одного училища! Затем война, всю Польшу вдоль и поперек. Я потом в госпиталь по ранению угодил. Ну, надо же! — до сих пор не мог поверить в такую встречу ротмистр.

— А Вы, стало быть, Сергей Васильевич, — обратился штабс-капитан к поручику. — Да, так оно и есть, честь имею.

— Андрей Петрович, честь имею, — повторно представился Игорин.

— Будем знакомы.

— Будем.

И вот в подвальном помещении офицеров уже трое. Впрочем, пошарпанным стенам все это глубоко безразлично…

А разговор продолжался, да и конвоиры, к великому удивлению арестованных, передали им воду.

— А Дарья? Дарья Ивановна как? — обратился Игорин к Роману Николаевичу. Тот молчал, поглядывая на Сергея Васильевича. Поручик еле заметно покрутил головой.

— Что ж Вы молчите, Роман Николаевич? — продолжал настаивать Игорин, — Или случилось что?

— Да тут такое дело, голубчик…

— Господин ротмистр! — перебил Романа Николаевича поручик.

— Никогда не забуду, как мы с ней познакомились, — переменил тему седоволосый офицер. — Та еще была история! Вы же помните, Андрей Петрович, ее отца, полковника Трушина, баллистику нам преподавал.

— Ну, как же не помнить — конечно помню, такого забудешь разве.