Честь семьи Прицци

— Да, — кивнула та. — Я хотела поблагодарить его за помощь.

— Это правильно.

На морщинистом лице Энимей вновь зацвела благодушная улыбка.

— Он очень переживал за тебя.

— Я знаю, — ответила Мейроуз. — Дедушка всегда был добр ко мне.

— Пойдем, я провожу тебя.

Энимей взяла Мейроуз за локоть и повела в глубь дома.

Мэй не была здесь давно. Вечность. Всю жизнь. Однако она помнила его. Отлично помнила. Но то, что раньше нравилось ей, восхищало, сейчас казалось тяжелым и угрюмым. На всем ощущался налет старости. Так же, как в «Зеленом какаду» пахло крепкими сигаретами и дешевым виски, здесь пахло тленом. Песком времен, страхом перед скорой смертью и забвением. Человек, как бы умен он ни был, все равно смертен. И ничто не спасет от этого.

«Интересно, — подумала Мейроуз, шагая по длинному коридору к кабинету собственного деда. — Как он чувствует себя по ночам? Наверняка, не спит. Лежит с открытыми глазами до утра, всматриваясь в темноту и прислушиваясь к слабым ударам своего устаревшего сердца. Кровь еще наполняет старый разболтанный механизм, называемый телом, однако это ненадолго, и скоро дон — всемогущий в этом миру ДОН! — предстанет перед судом Всевышнего таким же нагим, как и его жертвы. Он знает это, и мысли не дают ему спать спокойно. И иногда к нему приходит сожаление. Ни за какие деньги, ни за что на свете нельзя получить невозможного. Жизнь. Точнее, бессмертие. Эти мысли пронеслись в се голове, не вызвав даже подобия улыбки на тонких алых губах. Но они не вызвали и жалости. К чему жалеть о неизбежном?».

Пройдя по коридору, стены которого были увешаны картинами, а пол затянут толстым ковровым покрытием, они оказались перед тяжелыми дубовыми дверями.

Энимей осторожно постучала и, прошептав Мейроуз: «Подожди здесь», шагнула внутрь.

Мэй стояла, глядя на темное старое дерево, и ей представилось, как полчища термитов поедают его, точат каждую секунду, без остановки. В одно прекрасное мгновение ты толкаешь дверь, а она рассыпается в труху. Так же и люди. Их сжирает время. Беззубое чудовище, прячущееся во мраке пустоты, ненасытное и злое, делающее такими же злыми людей. Оно приходит ниоткуда и с первого мгновения жизни дышит тебе в затылок, радостно предвкушая миг, когда сможет поглотить тебя целиком, без остатка. Его желтые глаза пялятся человеку между лопаток, а лапу перекидывают кости на невидимых счетах. Год… год… год… Взрослеешь, стареешь, умираешь. И чем человек ближе к последнему порогу, тем больше он начинает бояться своей смерти и тем меньше ценит чужую жизнь.

Дверь вновь открылась, на этот раз широко и гостеприимно. Энимсй вышла, улыбнувшись внучке.

— Заходи, Мейроуз. Коррадо ждет тебя!

Да, он ждет. На этот раз улыбка все же предательски тронула губы, однако Мэй сбросила ее.

Дон. Ее дед. Она не может войти к собственному деду, если его не предупредят заранее. Это — не проявление самоуважения, это — боязнь того, что однажды за жизнью дона придут так же, как за жизнями многих, умерших по его указке. Да. И не нужно строить воздушные замки.

Мэй шагнула в кабинет.

Коррадо Прицци стоял посреди комнаты. Он очень изменился за восемь лет, которые она провела вне семьи. Но сейчас это ее нс шокировало. Дон выступал на свадьбе, и ей удалось оценить произошедшие в нем перемены. С первого же взгляда стало ясно, что дед очень скоро отойдет от дел совсем. Будет спокойно доживать остаток дней где-нибудь на Лонг-Айленде. Доминик — без Коррадо — ничто. Ноль. Дон, наверняка, сделает ход, который нетрудно предугадать. Отстранит сына от дел, назначит кого-то, кому доверяет и в ком уверен, своим преемником и отправится на покой. Но только после того, как будет абсолютно уверен, что семью возглавляет человек, способный организовать все, до мелочей. Она знала такого человека и не сомневалась, что дон его тоже знает.

Коррадо пошел навстречу внучке, вытянув сухие руки перед собой, словно собираясь обнять ее.

— Не надо, не надо благодарить меня, — проскрипел он, улыбаясь. Улыбка эта была неприятной. Тусклой и безжизненной. В ней не чувствовалось той радости, которую выражал голос. — Конечно, я помог тебе вернуться домой, но ведь ты — моя кровь. И раз уж ты вновь обрела семью, я буду заботиться о тебе.

Он приблизился, нс опуская рук.

Мэй хорошо знала обычай. Взяв сморщенную ладонь старика, она нагнулась и поцеловала сухую холодную кожу. Ощущение было неприятным, словно ей пришлось приложиться губами к руке мертвеца.

— Спасибо, дедушка, — улыбнулась она в ответ, едва сдерживая гримасу отвращения. — Ты вернул меня в рай из чистилища.

Коррадо вдруг резко вцепился ей в локоть. Несмотря на преклонный возраст, пальца его оказались неожиданно сильными.

— Ты ведь член семьи Прицци… — ответил он, подводя Мэй к окну и опускаясь в кресло, стоящее рядом с небольшим столиком, на котором красовалась ваза с цветами и тарелочка с печеньем. — Я помнил о тебе.

— Я знаю, дедушка, — подтвердила она, садясь в соседнее кресло. На самый краешек, как и подобает внучке, почитающей возраст деда.

— Хочешь печеньица? — предложил дон, глядя на нее бесцветными рыбьими глазами.