Честь воеводы. Алексей Басманов

   — Сокол мой ясный, как я скучала по тебе! Как долго ты был в походе! Думала, не дождусь.

   — Как могла скучать, ежели в Старицах была весела?

   — Страдание моё вылилось в веселье. Боялась, что от печали увяну без тебя, желанный мой.

   — Так ли сие? А что же князь Андрей не ходил близ тебя гоголем?

   — Ходил, любый. Так ведь я великая княгиня. И многие вельможи кружат близ меня, тот же князь Шигона проходу не даёт. Лесть для них вместо молитвы. — Соломония вновь приникла к Василию. — Идём же, мой желанный, на ложе. И всё у нас будет, как в молодости.

Князь Василий дрогнул. Соломония победила его отчуждение. Он ещё раз пристально посмотрел ей в лицо и увидел, с какой девической невинностью смотрела она на него, какой чистотой светились её глаза. И к князю пришло желание, которого он давно не испытывал. Василий заглушил в себе гнев, негодование, жёсткость, с коими шёл в опочивальню Соломонии. Он вспомнил, как сотни раз за долгие двадцать лет их супружества Соломония ласково и мудро побуждала его пробовать свою силу. Её вера в мужское достоинство Василия вдохновляла его, и он жаждал её ласки, неугомонности в супружеской утехе и, окончательно забыв наветы на княгиню, окунулся в озеро нежности, что приготовила ему жена. Он провёл ночь в постели с Соломонией. И был волшебный час близости, какой Василий ранее не испытывал. На удивление себе, князь проявил недюжинную силу, и она показалась ему детородной. Он даже несколько раз поделился своей радостью:

   — Соломонеюшка, что ты со мной сделала! Отныне я богатырь! Ишь как мы с тобой славно натешились!

   — Славно, сокол мой ясный. И ты не запамятуй сию ночь. Веди отсчёт дням до появления наследника. Да будут у нас и другие похожие праздники.

А пока князь Василий и княгиня Соломония тешились и увеселялись, в великокняжеском дворце случилось то, что перевернуло судьбу великой княгини.

В глухую полночь, лишь только воевода Фёдор Колычев обошёл свои караулы на половине Соломонии, туда тайно пробрались трое из чёрных[17]

слуг князя Ивана Шигоны. Они вломились в покой боярыни Евдокии, подняли её с постели, завязали рот, накинули тёмный плащ и увели из дворца. У чёрного крыльца стоял крытый возок, Евдокию бросили в него на солому, кони в сей же миг рванулись и умчали из Кремля. Ехали недолго. Евдокию вытащили из возка и ввели в храм Рождества Пречистые на Рву. Её привели в ризницу, силой поставили на колени и откинули капюшон. Она подняла голову и увидела перед собой митрополита всея Руси Даниила. Вид у него был грозный. Он сидел на лавке, и его жгучие глаза уставились на Евдокию. К ней подошёл князь Иван Шигона, больно ткнул посохом в спину и прошипел:

   — Говори владыке всю истинную правду, чем занималась великая княгиня в Старицах с князем Андреем?

Евдокия, ещё не придя в себя от боли, ответила:

   — Они токмо осматривали подворье и гуляли по саду.

Шигона вновь ткнул её в спину остриём и пнул ногой. Евдокия вскрикнула.

   — Ты скрыла подноготную!.. Говори же!.. Владыка ждёт твоей исповеди! — кричал Шигона.

   — Я больше ничего не ведаю. Истинный Бог, — ответила Евдокия.

   — Зачем грешишь во храме, дочь моя? — мягко заговорил Даниил. — Одна правда может спасти тебя от суда Господня, от гнева великого князя и осуждения церкви. Всевышний милостив, он простит тебя, ежели не будешь укрывать грехопадение ближнего. Слушаем тебя с молитвою. Аминь.

   — Истинно я ничего не ведаю, владыка. Видит Спаситель. — И Евдокия перекрестилась.

И опять за неё взялся князь Шигона. Теперь укол посохом был ещё сильнее.

   — Ты ищешь себе худа, боярыня! — крикнул князь Иван. — Волею великого князя сюда ведут твою любимую дочь. Что скажешь ты, когда мы снимем с неё носильное и плетями пройдёмся по белому телу? Говори же правду! — И Шигона опять пнул её сапогом.

Боярыня Евдокия знала ту правду, кою искали митрополит и дворецкий, но она отреклась от всего земного во благо молчанию. И тогда Иван Шигона велел увести её из храма в подвал. Там подручные князя сорвали с неё одежды, привязали к столбу, дождались митрополита и князя, кои не появлялись довольно долго, а как они пришли, по знаку Ивана Шигоны Евдокии прижгли калёным железом спину. Она сдержала крик, лишь застонала от боли. Палачи прикладывали железный прут к спине боярыни несколько раз, а Шигона всё требовал выдать великую княгиню. Он был вне себя от злости и всё посматривал на митрополита, ждал от него какого-то повеления. И наконец Даниил сказал:

   — Я благословляю привести сюда отроковицу Ксению.

И под утро люди Шигоны привели в подвал дочь Евдокии, шестнадцатилетнюю девицу и на глазах у матери сорвали с неё всё, уложили на топчан. Четыре холопа держали её за руки и за ноги, а пятый, матёрый мужичище-холоп, взялся снимать порты. И Ксения закричала: «Матушка, не дай надругаться!» Мужество покинуло боярыню, она отрешённо произнесла:

   — Не троньте доченьку! Отпустите её с Богом! Я всё расскажу.

   — Отправь её домой, — молвил митрополит Даниил Шигоне и покинул подвал.