Честный Эйб

…Накануне этого майского дня 1862 пода в мятежном городе Чарлстоне, в штате Южная Каролина, колокол на церкви Святого Михаила пробил восемь ударов. Это был комендантский час, когда движение на улицах прекращалось. Белых, задержанных на улице ночью, проверяли и отпускали. Негров отводили в тюрьму.

Чарлстон имеет обширную гавань со множеством островков и речных устьев. Островки все усеяны фортами и батареями. В центре гавани находится знаменитый форт Самтер с тремястами пушками. Знаменит он тем, что первым был обстрелян 14 апреля 1861 года мятежниками-рабовладельцами, и с этого часа в Америке началась гражданская война.

Всеми укреплениями чарлстонской гавани командовал генерал Ри́пли. У него был собственный флагманский колёсный пароход «Плэ́нтер», бывшее судно для перевозки хлопка.

Штурвальным на этом пароходе служил Роберт Смоллс, раб.

Воскресным вечером Смоллс неожиданно вошёл на галерею своего домика, расположенного в негритянском квартале. Жена его Ханна вешала бельё для просушки и, увидев мужа, всплеснула руками:

— Робби, тебя арестуют! Восемь часов пробило!

— У меня пропуск, — рассеянно сказал Смоллс. — Капитан отпустил меня до десяти часов вечера.

Смоллс принадлежал некоему мистеру Мак-Ки, который отдал своего раба «внаём». Это значило, что раб может жить самостоятельно, но должен платить хозяину оброк. Смоллс был одним из лучших штурвальных и лоцманов на всём побережье южных штатов. Он получал 16 долларов в день. Из них 15 долларов он отдавал хозяину.

Если б мистеру Мак-Ки срочно понадобились деньги, он мог бы продать Роберта Смоллса за несколько минут, не говоря об этом ни слова Ханне. Но глупо резать курицу, которая несёт золотые яйца. Поэтому Смоллс продолжал служить на «Плэнтере». Жена его Ханна промышляла стиркой белья. Она была рабыней некоего Ки́нгмена и тоже «отрабатывала за себя». У Смоллсов была дочь Элизабет, четырёх лет от роду. По закону она принадлежала хозяину её матери и тоже могла быть продана за несколько минут без предупреждения.

Единственным просветом в семье Смоллсов была великая надежда: Кингмен обещал Смоллсу продать ему его собственную жену за 800 долларов. Но где раздобыть 800 долларов, зарабатывая доллар в день?

— Тише! — сказал штурвальный Смоллс, оглядываясь кругом. — Это будет завтра вечером.

— Робби!

— Тише! Возьмёшь девочку и пойдёшь к жене Альфреда-пушкаря. Она знает, что делать. К ночи вы все, жёны и дети, должны быть на «Атлантической Верфи», на борту парохода «Ита́уэн».

— Помилуй боже, это старая развалина, где Сэм Бинг служит буфетчиком?

— Правильно. Он тоже едет с нами. Я подвезу «Плэнтер» борт к борту «Итауэна» и возьму вас.

— А дальше?

— Дальше… мы уйдём из Чарлстона навсегда. У выхода из бухты стоит флот Авраама Линкольна.

— А если нас заметят?

— Если заметят, то пустят ко дну. Если мы не утонем, то нас расстреляют. Вот и всё.

— Робби, вы собираетесь… напасть на капитана и помощника?

— И не думаем! Белые уедут на бал. Дамы решили дать большой бал в честь «доблестных защитников» Юга в самом форте Самтер. Офицеры будут ночевать на берегу.

— Но «Плэнтеру» придётся пройти мимо форта Самтер…

— Да, Ханна. И мы пройдём или…

— Я понимаю, — задумчиво сказала Ханиа. — Конечно, это лучше, чем принадлежать массе Кингмену. Но Линкольн ещё не освободил чёрных.

— Не лезь в политику «старого Эйба». Он честный человек. А его флотским начальникам будет приятно принять в строй флота пароход «Плэнтер», который может взять на борт тысячу четыреста тюков хлопка или тысячу вооружённых людей.

— Робби! Это безумие! Ни один негр ещё не бежал из Чарлстона по воде!

— И напрасно. По воде продвигаться гораздо легче, чем по суше. Подумай, всего семь миль до свободы!

Уходя, Смоллс сказал жене через плечо:

— Не забудь взять свою белую рубашку. Она очень будет нужна.

Роберт Смоллс шагал обратно по опустевшему Чарлстону, городу богачей-плантаторов. Он шёл мимо роскошных особняков с древнегреческими колоннадами, утопающими в зелени. От садов поднимался тонкий запах жасмина и магнолии. Выложенные кирпичом дорожки вели к просторным верандам. До войны на этих верандах до поздней ночи кипела жизнь, слышались звуки рояля. Женские голоса выводили рулады из итальянских опер. Разноцветные фонари освещали мужчин в чёрных фраках и дам в кринолинах. Любому из ночных гуляк в Чарлстоне ничего не стоило проиграть в карты за один вечер семьсот — восемьсот долларов, столько, сколько Смоллсу нужно было, чтобы выкупить свою жену из рабства.

Эти господа считали, что рабство создано господом богом для того, чтобы они могли хорошо жить. Вот невольничий рынок с помостом для аукционеров. Над ним надпись: «Лучшие рабы для продажи». Вот негритянская тюрьма. В ней столб, к которому привязывают негров для порки, топчак — колесо, по ступенькам которого негры ходят часами, чтоб накачать воду в тюремную цистерну, и железные ошейники для строптивых рабов…

— Эй, черномазый! Стой! В тюрьму захотел? Чей ты негр?

Смоллс вытянулся, руки по швам.

— Смоллс, штурвальный с «Плэнтера», отпущен в город капитаном до десяти часов.

— Пропуск есть? Пошевеливайся!