– Давай, давай… – проговорил Лазарев и вдавил кнопку на пульте, чтобы дать модулю команду на стыковку.
Шлюз «Рассвета» приближался. Лазарев видел его на чёрно-белом экране. Ровно по центру. Отлично.
– Давай, давай… – повторил он.
Шлюз на камере всё больше и больше, и теперь надо выключить все двигатели и сбавить скорость. Теперь от него ничего не зависит.
До стыковки минута.
Тридцать секунд.
Десять…
Лазарев закрыл глаза и стал считать про себя.
Девять, восемь…
Снова открыл глаза и тут же опять зажмурился.
Пять, четыре…
– Господи.
Два, один.
Лязг и щелчок.
И тишина.
Он открыл глаза.
На экране горела надпись «Стыковка завершена».
– Добро пожаловать на борт, командир, – прозвучал в наушниках голос «Авроры».
Лазарев со всей силы ударил кулаком по колену и заорал.
– Вы можете повредить голосовые связки, – сказала «Аврора».
Лазарев расхохотался, по его щекам покатились слёзы, лицо раскраснелось. Он закачался в кресле из стороны в сторону и стал судорожными движениями расстёгивать ремни.
– «Аврора», я сделал невероятное. Я сделал что-то… Я сделал всё, что надо. Я выжил. Понимаешь?
– Вы молодец.
Он откинул щиток шлема, встал с кресла и пошёл к шлюзу, сжимая в руке звезду. Его распирало от радости, хотелось дышать полной грудью, кричать, хохотать и плакать.
– Я сделал, «Аврора», понимаешь? Я сделал…
Он плакал, а потом опять хохотал.
II
Было очень холодно, совсем не по-крымски, и, кажется, моросил мелкий дождь, прибивающий дорожную пыль. От ветра шелестели деревья, и по-прежнему пахло тяжёлым и густым морем.
Введенский уже видел море. Он медленно шёл по дороге, прижимая руку к животу, чувствуя, как невыносимо больно, как что-то резкое и острое расходится по всему телу, отдаёт в бедро, горит в животе.
Он старался не смотреть вниз, потому что знал, что там много крови. Он хотел найти старика.
Лицо его побледнело, иссохшие губы потрескались на ветру. Он шёл, хромая и шатаясь, и больше всего на свете боялся упасть.
Ещё один поворот. За ним будет спуск на море.
Который час? Кажется, уже должен быть вечер, но небо всё ещё светлое, и солнце даже не начинало садиться. Странно, ведь в Крыму очень рано темнеет.
Море, скоро море, тёплое и ласковое.
Чёртов старик Исмаил, подумал он. Наверняка он тоже где-то там.
Боль стала настолько нестерпимой, что он остановился, чтобы отдышаться, со всей силы сжал зубы и снова пошёл вперёд. Надо дойти, только дойти.
Под ладонью было мокро и горячо.
– Я не упаду, – прошептал Введенский. – Я сильнее вас всех.
Он чувствовал, как внутри его растёт и оживает что-то сильное, огромное, нечеловеческое. Что-то выше всех людей и всего мира.
Пот заливал глаза, и море расплывалось перед ним блестящим калейдоскопом.
– Я никогда не упаду.
Он упал.
Открыв глаза, он увидел, что лежит лицом в мокрой гальке на берегу моря и набегающие волны обдают его студёной прохладой.
– Наконец-то, – беззвучно прошептал он одними губами. – Искупаюсь.
Вода была нежной и ласковой, волны лизали его лицо и делали хорошо. Теперь всё хорошо.
– Наконец-то искупаетесь, – услышал он над собой знакомый голос.
С трудом подняв голову, он увидел, что над ним стоит Крамер.
III
– Там человек! Вот он, вот он!
– Смотри, вон!
– Осторожнее!
Хромов встал, опершись на дерево, и поднял руки. Его ослепили десятки фонарей.
Только сейчас он понял, как сильно болит голова.
– Не стреляйте, – проговорил он задубевшими губами, но говорить получалось плохо.
– Брось нож! – крикнул кто-то.
Да, точно, подумал Хромов и бросил нож в снег, снова поднял руки.
К нему подбежали четверо в форме и с автоматами, обступили, посветили фонариком в лицо.
– Это заложник, – сказал один из них.
В приближающейся фигуре в чёрном полицейском бушлате Хромов узнал майора Колесова.
– Господи, вот вы, – сказал тот. – Наконец-то. Мы обыскали весь лес. Далеко же ушли… Где Поплавский?
– Я не знаю, – сказал Хромов. – Я проснулся тут… Голова очень болит. Как будто ударили чем-то. Ещё у меня в руке был нож. Я не знаю…
Его взяли под руки, повели через лес.
– Я не знаю… – бормотал Хромов. – Ничего не знаю…
По чёрному небу разливался фиолетовый рассвет.
I
Лазарев сидел за пультом управления «Рассветом», переодетый в чистый повседневный комбинезон, умытый, причесавшийся. Все системы в норме. Корабль готов к уходу с орбиты. На пульте лежала серебристая звезда.
Он до сих пор не мог поверить, что всё закончилось.
Планета проплывала внизу, в иллюминаторах и на камерах он мог видеть, как кружатся в вихре жёлтые облака и блестит чёрная морская гладь.
Ему почему-то захотелось попрощаться с морем, сказать ему «спасибо», хотя он понимал, что этого, в сущности, не нужно делать.
Всё это казалось ему дурным сном.
– «Аврора», – сказал он. – Даю команду на уход с орбиты. Мы летим домой.