Четверо в дороге

— Я вам прямо скажу... Товарищ Утюмов самый такой... который больше других болеет за наше хозяйство и за людей тоже. Не кто-то, а именно он чаще всего приезжает к нам. Все, как надо, растолкует и посоветует. С раннего утра и до ноченьки человек крутится, а люди вроде и не замечают.

«Дуреха, ну и дуреха!»

— Тут зря бросают камешки в его огород. А вот товарищ Лаптев, тот сказал управляющему: «Думайте и решайте сами». А ты начальство или не начальство? Заставляет управляющих...

Она замялась, и тут послышался голос секретаря парткома Весны:

— Принимать самостоятельные решения.

— Да! — подтвердила Таисия. — А ты подскажи...

Утюмов никак не думал, что Таисия такая недалекая. Ведь десятки раз разговаривал с ней, бывая у Вьюшковых, и она казалась ему здравомыслящей, деловой женщиной, хотя и не очень грамотной.

— Надо бы пожалеть, стока работает...

«Заставь дурака богу молиться, так он весь лоб расшибет», — печально думал Максим Максимович, уже окончательно убедившись в том, что окаянная Таисия не выручает, а топит его, что «заключительное слово», с которым он скоро выступит, уже ничего не сможет изменить, каким бы оно ни было...

6

Лаптев уже много месяцев живет в совхозе, а кажется ему, будто недавно приехал, будто только-только обживаться начал: время отсчитывало свои минуты что-то слишком уж торопливо, подозрительно убыстрение И он не переставал удивляться, до чего же долго тянулись дни раньше...

Утюмов получил новое назначение — переехал в город, стал начальником цеха ширпотреба на заводе, и, как говорят, был в общем-то доволен, хотя поначалу шумел, вздыхал, куда-то на кого-то жаловался, видимо, рассчитывал на лучшую должность. Директором совхоза утвердили Лаптева. До Ивана Ефимовича доходили слухи, что председатель райисполкома Ямщиков возражал против его кандидатуры. Лаптева вызвали в райком, куда приехал секретарь обкома Рыжков.

Рыжков глядел на Ивана Ефимовича изучающе, затем сказал:

— Думаем назначить вас директором совхоза.

Лаптев ожидал этих слов, но нельзя сказать, что обрадовался им; условия работы в Новоселово все же тяжелые... Поработать бы пока главным зоотехником.

Когда много лет назад его утверждали директором МТС, то кто-то из работников облсельхозуправления сказал с усмешкой:

— Зоотехник, а идете в эмтээс. Конечно, с машинами легче, чем с животными. Машины человек создал. Заменил какие-то детали, части — и снова в ходу. А с животными — нет! Тут сама природа трудилась миллионы лет, тут посложнее.

Ему почему-то часто вспоминались эти слова. «Тут посложнее». Так оно! Но, пожалуй, самое сложное — наука управления, по ней даже и учебников не найдешь.

«Что ж ты раздумываешь, чего боишься? Может, тебе ларек с квасом дать?» — так, помнится, сказал один из работников облисполкома, когда Лаптева избирали председателем райисполкома. Странно: наивная, бестактная реплика о ларьке подействовала на Ивана Ефимовича сильнее, чем красивые, умные слова о «необходимости» и об «обязанностях».

Сейчас немыслим был бы такой разговор.

Рыжков сказал:

— Соглашайтесь! Надо!..

Новая должность — новые заботы. Теперь-то уж он мог, выражаясь языком Утюмова, «провести в жизнь» все то, за что ратовал недавно и о чем мечтал: общесовхозные планерки отменили, стали проводить экономические совещания, на которые собирались раз в месяц, с десяти утра.

Лаптев до сей поры с удовольствием вспоминает то, самое первое совещание, весь тот день.

Чувствовалась некоторая скованность. И — понятно. Ведь люди годами говорили «в общем и целом», а тут — на тебе! — рентабельность, себестоимость, хозрасчет — умные слова, смысл которых не до конца понятен, поневоле закроешь рот на замок.

Лаптев говорил:

— В красном уголке Травнинской фермы после ремонта надо было протопить печь. Для этого хватило бы нескольких поленьев, а здесь списали и провели по отчету кубометр дров. Напомню, кстати, что за март, когда было уже сравнительно тепло, на отопительную печь в том же красном уголке списали ми много ни мало сорок кубометров. На одну печку сорок кубометров! Да такого количества березовых дров для всего Травного хватило бы с избытком. Что вы скажете на это, товарищ Вьюшков?

— А какая была печка-то? — нервно выкрикнул Вьюшков. — Неисправная она была.

— На каждый полевой домик для свиней в Травном списано по четыре кубометра теса. А должны расходовать только ноль целых семь десятых кубометра. Может быть, в Травном домики более крупные и запускают в каждый из них не одну матку с поросятами, а по десять? Нет, разумеется. Снова убытки, и немалые — более восьмидесяти рублей от домика. Я хочу еще раз спросить товарища Вьюшкова: почему вы подписывали документы, не проверяя?

Тут же, на трибуне, Иван Ефимович вспомнил вдруг... В райцентре сняли с работы директора завода, который так же вот, не глядя, расписался на бумажке, подсунутой ему недругами. В бумажке той было напечатано на машинке: «Я подпишу любой документ, не читая». Излишняя доверчивость переходит в легкомыслие, а от легкомыслия до беды — один шаг.

Закончил свою речь Лаптев призывом: