Четвертая империя. Заговор наркомовских детей

Материалы следственного дела показывают, что действительное отношение Шахурина-младшего к противнику, событиям в стране и на фронте было все же другим. И в его переписке с отцом, и в его личном дневнике звучали вполне искренние патриотические ноты. Одновременно он зачитывался книгами писателей-антифашистов, вырезал из газет и сам рисовал карикатуры на нацистских главарей[57]. Следует также отметить, что Володя гордился высоким положением отца и опасался его неосторожной компрометации со стороны семьи[58]

. Эти факты наталкивают на мысль о мотивах создания подпольной группы, которые не исчерпывались желанием верховодить товарищами, прельщавшимися активностью на запретной стороне. По всей видимости, их также можно связать с его увлечением разведкой, контрразведкой и потаенной мечтой связать свою судьбу с этими службами: он не только интересовался литературой по данному предмету, но и пытался шпионить за подозрительным англичанином, проживавшим в гостинице «Метрополь»[59]. В свете тяготения к этим занятиям можно предположить, что Володя Шахурин был вполне способен создать легендированный объект, т. е. фальшивую по сути, но аутентичную для остальных участников организацию, которую на определенном этапе можно было бы предъявить заинтересованным органам в порядке доказательства своей профпригодности. На такую возможность намекает, во-первых, эпиграф к его дневнику, взятый из «Героя нашего времени»: «Быть всегда на страже, ловить каждый взгляд, значение каждого слова, угадывать намерения, разрушать заговоры, притворяться обманутым, и вдруг, одним толчком опрокинуть все грандиозное здание из хитростей и замыслов — вот что я называю жизнью…»[60]

. А, во-вторых, однажды заданный товарищам вопрос о том, как бы они обошлись с врагом, который встал на их пути. Один из опрошенных ответил, что он вступил бы со своим врагом в борьбу, второй предположил, что захотел бы переубедить его. Володя высмеял обоих и сказал, что лично он постарался бы принять врага ласково, а затем предложил бы ему отравленную конфету[61]. Можно выдвинуть гипотезу: история с «антисоветской фашистской организацией» была той самой отравленной конфетой, которую он «любезно» протягивал некоторым из одноклассников. На этот коварный замысел его могли толкнуть переживания из-за презрения педагогов и части одноклассников, для некоторых из которых предметом насмешек было и его заикание. В порядке сведения счетов он мог завлечь обидчиков из класса в занятие с опасным исходом, а реализовав план до конца, — продемонстрировать свое могущество и педагогам.

Но, если у Володи имелись скрытые мотивы в этой игре, то и у его товарищей были свои не оглашаемые причины участвовать в ней. В этом плане заслуживает внимание акцент, который делали в своих показаниях Л. Реденс и А. Гаммер на перспективе стать руководителями, обещанной Шахуриным всем участникам[62]

. Если переключиться с идеи завоевания власти путем государственного переворота на более реалистический сценарий, то эти двое, не имевшие влиятельных отцов[63], питали надежды на будущую протекцию своих товарищей с большими связями. Для остальных привлекательность игры в значительной степени основывалась на ее эпатажности и рисках, которые приятно щекотали нервы. Это явственно показывали признания Серго Микояна: для него участие в конспиративном кружке с опасным уклонением было равносильно погружению в обстановку остросюжетного авантюрного романа, к которому он питал слабость[64]

.

Если же копнуть чуть глубже, то за псевдо-романтикой игры в «противника» можно увидеть признаки отчуждения от советского государства и общественного строя. Так, объясняя следователям введенные Шахуриным фашистские должности и знаки его увлечением всем «западно-европейским»[65], П. Бакулев демонстрировал ту же наклонность сам, создав в апреле 1943 г. собственное маленькое игровое государство отнюдь не по советскому образцу. Именуясь вначале консулом (и присвоив товарищам древнеримские звания ликторов и трибунов), Бакулев вскоре возвел себя в должность премьер-министра, а своих «приближенных» наделил генеральскими званиями[66]. Тех, кто входил в круг Шахурина, (включая и тех, кто потом последовал за Бакулевым) не коробил нацистский антураж — по крайней мере никто не стал отказываться от «вражеских» званий. Точно так же, хорошо осознавая антисоветский смысл разговоров и обсуждений, которые велись внутри «Четвертой империи», ни один из участников не попытался их оспорить. О причинах такой политической нелояльности можно только догадываться: это и пережитый в период репрессий 1936–1938 гг. страх за положение и жизнь родителей, и необходимость для членов «номенклатурных» семей придерживаться партийных стандартов в образе жизни и нормах потребления, и изоляционистский режим существования страны, и ряд других ограничений, которые могли тяготить «элитных» мальчиков.