Четвертая жертва сирени

Нет, господа, не стыдно! — ответил бы я в таком случае. Война войною, там я стрелял, но и в меня стреляли. На войне стреляешь во врага, и он, враг, уже вроде как и не человек. Здесь же — убийца, но ведь и человек тоже! Душегуб, да, но душа-то и у него была! А я эту душу отнял… Нет, никогда на войне у меня не было столь жгучего ощущения непоправимости от чужой гибели!

Вдруг меня потянуло вглядеться в черты этого батраковца, лишенного мною жизни. Не отдавая себе отчета в том, что я делаю, я шагнул к нему раз, другой.

И тут чья-то рука цепко ухватила меня за локоть. От столь решительного прикосновения я пришел в себя, если можно так выразиться — отрезвился.

Знакомый голос за моей спиною вопросил:

— Так что же, господа, здесь произошло?

Обернувшись, я увидел судебного следователя Марченко. Был он весьма хмур и одышливее прежнего, а сопровождали его два полицейских чина, судя по отсутствию петлиц на воротниках, полицейские надзиратели; их лица мне не запомнились.

Отпустив мой локоть, судебный следователь повторил:

— Так что же? Могу я услышать о том, что здесь произошло? — Похлопав меня по бокам, Марченко сразу определил карман, в котором лежал Кольт. — Вы стреляли? Из вашего револьвера? Позвольте взглянуть, — быстро сказал он.

Я вытащил Кольт, от которого сильно пахло пороховой гарью, и протянул его следователю рукояткой вперед.

Владимир, до того стоявший рядом с доктором Крейцером и внимательно наблюдавший за тем, как тот оказывает помощь Пересветову, стремительно подошел к нам.

— Мне кажется, господин следователь, — сказал он, — вы должны бы сказать спасибо Николаю Афанасьевичу. Ведь он избавил город от ужасного злодея и спас от смерти уважаемого гражданина.

Марченко посмотрел на доктора Крейцера, который сосредоточенно слушал через стетоскоп сердце Евгения Александровича, по-прежнему лежавшего в беспамятстве, затем перевел взгляд на Ульянова.

— Гм… да! — Следователь прочистил горло, повертел в руках Кольт, понюхал дульный срез и, не найдя оружию лучшего применения, передал его одному из полицейских надзирателей. — Ужасного злодея, значит… О-хо-хо, ну что ж, давайте посмотрим на вашего злодея… И распорядитесь, чтобы сюда принесли лампы! — вдруг гневно закричал он, обращаясь к полицейским. — Хоть из магазина, хоть из кабака, да хоть фонарный столб сюда притащите, но чтобы свет был!

Полицейский надзиратель кивнул городовому, и тот побежал на улицу. Не дойдя до калитки, городовой завидел дворника, который маялся у заборной решетки, не решаясь приблизиться к месту происшествия. Я не мог рассмотреть, что там произошло, но, по-моему, городовой с размаху дал дворнику в ухо, отчего тот, получив ускорение, с необыкновенной быстротою помчался по улице. Через несколько минут он вернулся и влетел во двор с двумя лампами. Городовой забрал их у него и передал, в свою очередь, лампы полицейскому надзирателю, а уж тот установил их на земле — одну возле трупа батраковца, вторую рядом с доктором Крейцером.

Переваливаясь по-утиному, Марченко приблизился к убитому. Один из полицейских надзирателей склонился над телом.

— Да ведь это Трофим Четвериков! — воскликнул полицейский, рассмотрев батраковца. — И правда злодей, ваше высокоблагородие, верно сказано, — обратился он к следователю. — Много за ним всего числилось, а только вьюном всегда уходил. Хитрости большой был, потому и звался меж сотоварищами Голованом. — Тут полицейский надзиратель повернулся в мою сторону и заметил уважительно: — Эк вы его уложили, милостивый государь, с одного выстрела, да еще в темноте — и прямо в лоб!

Марченко тоже покосился на меня. Он ничего не сказал, но взгляд его несколько смягчился.

— Вы-то здесь как оказались? — спросил он сурово. — На праздную прогулку не похоже. Да обыватели и не ходят на прогулку с револьверами. Что вас привело сюда?

— Вообще-то мы разыскивали господина Пересветова… — тотчас же начал объяснять Владимир.

Лампы светили на земле. Не знаю, каким уж я казался в этом необычном желтоватом освещении, но лицо Ульянова, с выхваченной из мрака бородкой и озаренными исподнизу надглазьями, представилось мне зловещим — словно лицо Мефистофеля на сцене театра, осиянное огнями рампы. Впрочем, лица судебного следователя и полицейских выглядели не менее театрально.

— Он здесь регулярно прогуливался по вечерам… — продолжал Владимир. — И мы почти настигли его… Господин Пересветов шел впереди. Мы уж хотели окликнуть Евгения Александровича, но он вдруг словно заметил кого-то и прибавил ходу. Вбежал во двор. Мы за ним. Едва успели увидеть: этот злодей размахнулся — и ножом его прямо в грудь. Господин Ильин… — вот что значит военная выучка! — господин Ильин выхватил револьвер и выстрелил… Едва не опоздал. Вот, собственно…

— Можно сказать, что опоздал, — заметил вдруг доктор Крейцер. — К сожалению.

— Что? — встрепенулся Владимир. — Он скончался?

Доктор Крейцер аккуратно поправил собственный сюртук, подложенный им под голову раненого, и неторопливо поднялся.