Четвертая жертва сирени

— А какова была причина вашей ссоры? — спросил вдруг Владимир. — Последней ссоры, той самой, за которую столь цепко ухватился господин судебный следователь Марченко?

Пересветов ответил не сразу. Он сидел, опустив голову, и легонько постукивал тростью в пол. Мы с Владимиром переглянулись.

— Боюсь, то, что я сейчас скажу, вам, Николай Афанасьевич, не понравится, да, не понравится, — ответил он наконец. — С другой стороны, вы, как следовщик ретивый и многоопытный, непременно узнаете об этом от других особ. Если еще не узнали.

Вновь Евгений Александрович огорошил меня нелепым утверждением, однако на сей раз я спорить не стал. Меня охватило нехорошее предчувствие. Настолько нехорошее, что я, признаться, хотел прервать Пересветова. И ежели не прервал, то лишь по той причине, что мой молодой друг слушал Евгения Александровича прямо-таки с жадным интересом. Потому, когда зять мой посмотрел на меня с виноватым видом, я только и сделал, что отвернулся в сторону, ничего ему при этом не сказав. Немного помолчав, Пересветов продолжил — останавливаясь чуть ли не перед каждым словом, будто ему было трудно говорить:

— Надеюсь, вы меня поймете, господа. Я и сам вижу, что… Словом, я старше мой супруги и потому… Э-эх! — Он вдруг махнул рукой, словно решившись на что-то. — Да что я все обиняками… Ну, ревновал я ее, Леночку мою, ревновал чрезмерно. Что прикажете делать? Вокруг нее — молодые люди, иные и определенные знаки внимания оказывают, иные, как я заметил, особенным, каким-то снисходительным образом ко мне относятся. Вот и в тот раз — ссора-то наша вышла из-за пустяка, да, пустяка… Один ее знакомец, как мне показалось, с чрезмерною частотой стал появляться близ моей жены и даже домой захаживать. И ведь все старался так прийти, чтобы супруга моя уже была дома, а я, напротив, почему-то отсутствовал! — Последние слова Пересветов даже выкрикнул. Он, наверное, хотел добавить еще подробностей, но, видя, что я готов взорваться от недостойных намеков на личность дочери моей, всплеснул руками и, снизив тон, быстро заговорил иное: — Вы, Николай Афанасьевич, ради Бога, не подумайте, сейчас-то я прекрасно понимаю — никакой вины за то не лежит на Леночке, это все он, господинчик этот… — Слово «господинчик» Пересветов вымолвил особенным образом, с малороссийским мягким «г», так что я мгновенно сообразил, о ком идет речь, и изумленно воскликнул:

— Вы говорите о Григории? Об этом молодом человеке, господине Витренко?

— О нем самом! — обрадовано подхватил Пересветов. — О нем, да! Видите, я же говорил — вы следовщик отменный, уже и о нем узнали…

— Будет вам, — раздраженно отмахнулся я, — оставьте вы эти ваши фантазии…

— Да-а, — неожиданно сказал Владимир таким манером, словно бы он чуть-чуть поддразнивал нас — и Пересветова, и меня. — Много чего Николай Афанасьевич узнал в эти несколько дней. Я, признаться, поражен был!

— И вы тоже! — возопил я. С такою же интонацией, наверное, Цезарь прокричал свое знаменитое «Et tu, Brute?».

Я не на шутку рассердился, но Владимир не дал мне говорить, а ввернул господину Пересветову вопрос, который ранее задавал старшему приказчику лавки Сперанского:

— Вот на службе Елены Николаевны сказали, что вы, Евгений Александрович, едва ли не каждый вечер за ней заходили. А в тот вечер, когда случился этот самый assassinat, не зашли. Может быть, Матвей Косьмич ошибся?

— Нет, — ответил Пересветов, обращаясь ко мне, — нет, Николай Афанасьевич, старший приказчик Ослябьев редко ошибается. Достойный, кстати, человек, хотя и черствый немного. Ну да… Так вот, не зашел я в тот день именно потому, что при ссоре супруга моя запретила мне это строжайшим образом. Так и сказала: «Не смей за мной заходить!»

— Почему? — с любопытством спросил Владимир.

Пересветов молча развел руками.

Ульянов кивнул, словно получил ответ на свой вопрос, после чего выдвинул ящик стола и извлек оттуда шляпную булавку, купленную перед визитом к Иконникову. Не знаю, осознал он это или нет, но жест у него получился совсем такой, как у Марченко, — словно бы Владимир, как автомат, повторил движения, с которыми судебный следователь предъявил ту самую булавку нам. Положив вещицу на стол, Ульянов вопросительно взглянул на Пересветова.

Тот чуть приподнялся и наклонился к столу.

— Хотите знать, не видел ли я эту булавку? — спросил он, по-прежнему обращаясь ко мне.

— Эту или похожую, — сказал Владимир.

— Она действительно похожа на булавку, недавно появившуюся у Елены Николаевны, — ответил Пересветов, вновь опускаясь на стул.

— Что значит — появившуюся? — Владимир удивленно приподнял белесые брови.

— То и значит, — сухо ответил Пересветов. — Возможно, она купила ее. Возможно, получила в подарок. Сие мне неведомо.

Мне понятен был неприличный намек, скрывавшийся за этими словами, но я твердо решил не срываться и не реагировать бурно на неприятные слова о дочери. Владимир меж тем убрал булавку обратно в стол.