Четвертый крик

Еще со студенчества история о том, как все европейское человечество, сделав одного еврея своим Богом, с его именем в душе и на устах на протяжении столетий подвергало жесточайшим гонениям и травле его соплеменников, воспринималась мной как одна из чудовищных глобальных нелепостей жизни, перед которой блекнут, обессмысливаются, не стоят ломаного гроша все разговоры, писания, учения о гуманизме любого европейского гения. С годами, благодаря более глубокому постижению человеческой породы, этот факт несколько присмирел во мне, освободился от максималистского накала, но до сих пор волнует и поддерживает во мне огонек скепсиса в отношении духовных и нравственных успехов человечества. Образы и суждения, с ним связанные, не раз срывались у меня и в стихи, и в прозу, а лет двадцать тому назад, на заре нашей эмиграции, написалось стихотворение, которое даже некоторые еврейские мои друзья сочли издевательским. Привожу его целиком:

История бредет необратимо,так брел по Иудее иудей,работал, говорят, простым раввиноми мирно жил сперва среди людей.Но жизнь текла не гладко и не сладко(а как же ей еще, живой-то, течь!),и тут его попутала догадка

сынком себя Всевышнего наречь.Ну и нарек — на слезы налегая,на страхи, на страданья, — бармалей.И вышла там оказия такая,что Богом снова стал простой еврей.Набрал себе апостолов и паству,летал по Иудее и кричал:«Да здравствует всеравенство и братство!», —

а богачей в жидовстве обличал.В те времена страна была под Римом,худела на глазах — ни дать ни взять,и новый Бог, пока что в званье Сына,полез и римлян в дух свой обращать.Но те, по всем анкетам, не евреи,уже тогда имели КГБ,и бедного раввина в новой вере

немедленно распяли на кресте.Воскрес раввин, к кресту навек пришпилен,и воспарил к Отцу за облака,фамилию Креста ему пришили,но после поменяли К на Х.С того момента новая эпохавзошла, как солнце всходит на заре,и ей светил — то хорошо, то плохо —

еврейский свет с местечка Назарет.Но как случилось, что при свете этомевреев стали дружно истреблять,со зла ли, по привычке ль, по наветам,мне никогда теперь уж не понять.

Конечно же, есть здесь элемент цинизма и святотатства по отношению к верующим христианам, но как бы много его ни было, он все же несоизмерим со шквалом ненависти, обрушенным ими на евреев. Однако суть стихотворения не в цинизме, а в остолбенелости перед все тем же неразрешимым, неразгаданным парадоксом. Как случилось, что души, заряженные (и зараженные, в хорошем смысле слова) еврейским светом, самих евреев отвергли, возненавидели, взалкали уничтожить?!

До недавнего времени все известное о еврейском происхождении христианства использовалось мной в полемике с высоким православным интеллектом русской юдофобии — от Гоголя и Достоевского до Василия Розанова и Солженицына. Теперь же, столкнувшись с агрессивной ментальностью многих евреев, не брезгующих тем же узколобым инстинктом национально-религиозной самовлюбленности и изоляционизма, не вижу никаких других защитных средств, кроме как апелляции ко все той же матушке-истории. Поистине: за физиономией врага далеко ходить незачем, достаточно заглянуть в ближайшее зеркало. Как писал один из наших величайших умов Зигмунд Фрейд, «всегда можно объединить большое количество людей взаимной любовью, если только остаются другие люди для проявления агрессии».

И еще два замечания, прежде, чем перейти к изложению темы, замалчивание которой, как со стороны верующих евреев, так и со стороны христиан, стало нормой и едва ли не единственным пунктом взаимопонимания. Естественно, что у тех и других есть на то свои причины, весьма красноречивые и само собой разумеющиеся.