Четвертый Рим

Краешком глаза юноша заметил, что во время всей трапезы гости не поднимались с мест и не ходили свободно за исключением его соседа слева, который, объевшись, вдруг во время всеобщего смеха встал с места и куда-то отлучился. Человек, взгромоздившийся на освободившееся место, показался Луцию очень знакомым. И когда новый сосед поднял голову, рассматривая фреску на потолке, юноша безошибочно узнал в нем директора своего лицея. Мысли Стефана Ивановича блуждали, видимо, где-то очень далеко, да и Луций старался скрыться от случайного взгляда, потому что директор, казалось, не собирался признавать его.

Луций глубоко задумался о том, не следует ли ему обнаружить себя, чтобы поставить точку над поездкой, да и вернуть сохраненные им документы Пузанского, которые покойные носил в особой папочке. Однако боязнь за судьбу брата, который при неудачном для него решении директора мог бы остаться здесь навсегда, перевесила, и юноша отвернулся как можно дальше к Василию, чтобы не быть замеченным. Вместе с тем, находясь совсем близко от своего шефа, Луций не мог автоматически не прислушиваться к переговорам, которые вел директор с вернувшимся толстяком. К тому же было забавно наблюдать, как два тучных переевших господина пытаются уместиться на кушетке габаритами с односпальную кровать.

— Римский клуб — прекрасный полигон для отработки идеологии, — жаловался толстяк, — но больше нет сил терпеть самоуправство этого идиота. — Толстяк мотнул головой в сторону Хиона, который, нагрузившись фалернским, сполз с сиденья и пытался показывать приемы борьбы воину, который был на две головы его выше и раза в полтора шире в плечах.

— Погоди, дай срок, — отвечал, понижая свой бас до громкого шепота, Стефан Иванович. — Пока его трогать нельзя, он же казначей и вся подпитка группировок идет через него. Но как только работа наша принесет плоды, мы отправим его собирать сыроежки и рыбку удить на природе. Подрывает подлец уважение к нам своими безобразиями. Да вот взять сегодняшний пир, на эти деньги можно батальон добровольцев одеть и вооружить.

— Вы с ним говорить не пробовали? — спросил толстяк.

Директор только крякнул и приподнялся, чтобы лучше рассмотреть молодую женщину, лежащую напротив него за фонтаном. Невольно продлив его взгляд, Луций увидал свою жрицу. К его удивлению, она была одета именно так, как и приснилась ему, и даже бриллиантовая диадема скрепляла ее собранные волосы. Огромным нервным импульсом юноша задержал желание броситься к ней и обнять ее драпированные шелком плечи.

Похоже, что и на Стефана Ивановича жрица произвела ошеломляющее впечатление, ибо, пошептавшись с толстяком, он вдруг вытащил из кармана короткой туники кожаный кошель и, порывшись в нем, извлек золотое кольцо с громадным черным камнем, вспыхнувшим на свету радугой огня.

— Иди, — произнес он, передавая кольцо толстяку, — преподнеси ей от меня. Это же жрица Сатаны, черный камень ей поможет.

Буквально через несколько секунд после того, как толстяк пошептался с жрицей и передал ей драгоценность, она спрыгнула с кушетки и смеясь обогнула фонтан. Подбежав к сопящему от усилий перевернуться Стефану Ивановичу, она ловко прилегла рядом и, хлопком подозвав ближайшего слугу, вытянула у него из рук две большие полные хмельной влаги серебряные чаши.

Луций лежал так близко от них, что при желании мог бы коснуться рукой плеча директора. Но ни для Стефана Ивановича, ни для жрицы он просто не существовал. Жрица, он это отчетливо видел, вдруг вырвала нить из туники директора и, омочив ее в вине, стала чертить в воздухе какие-то иероглифы.

— Я отвожу от тебя напасти и злобу богов, — улыбалась она. — Ты большой человек, а скоро станешь еще больше. Я омочила частицу твоей одежды в вине, надеясь, что она передаст мне часть твоей силы и твоего счастья. Ты сам не знаешь, какой подарок сделал нашему богу. Черный бриллиант, который ты мне подарил, с этой ночи займет почетное место среди пожертвований на алтаре.

— А какое место ты займешь этой ночью, баловница? — чуть хрипя, засмеялся Стефан Иванович и нежно обнял жрицу. — Могу я надеяться, что это место будет спальней и для меня.

Жрица не отстранилась, но ее голос стал звучать чуть глуше, а глаза, наоборот, еще больше заблистали.

— За этот камень ты мог бы скупить на ночь всех девок клуба, — сказала она лукаво. — А ты просишь, как милости, свидания с бедной священнослужительницей. Неужели я тебя в самом деле так распалила? Или ты хочешь воспользоваться жрицей, чтобы услышать Его?

Директор отрицательно покачал головой.