– Ждем бензин для Махмуда, ждем бензин для Махмуда…
Это была весточка для Каюма – единственная возможность дать ему понять, что встреча сорвалась по независящим от них причинам и агента следует послать в одну из запасных точек, в какую Каюму удобнее.
– Всё? Сворачиваемся! На крыло, ребята! Мир вокруг был молочно-серым – полосы сырого утреннего тумана струились из предгорий в низины, заволакивали улочки и дома, тропинки и высотки, блокпоста не было видно, лишь кусочек стенки из серых облаков и могучая задница бронетранспортера. Один за другим они проходили мимо бесстрастного Кахарманова, скрестившего руки на груди, ныряли в туман, вновь появлялись из него, бесшумно двигаясь волчьей цепочкой, след в след….
– Майор, может, вас на «бэхе» куда подвезти? – с видимым облегчением предложил старлей Дима.
– Обойдемся, – кратко ответил майор.
– Нет, ну, может, обиды какие?
– Какие тут обиды? – дернул майор плечом. – Служи, старлей, и далее, что тебе еще пожелать… Шагай на объект, мы дорогу знаем… Всего и самого!
Они пересекли автостраду, развернулись в походный строй – с боевым охранением, ядром группы, замыкающими. На душе у майора было неспокойно: где-то поблизости, голову можно прозакладывать, ошивался тот, кто именовал себя Накиром. Его приходилось постоянно
Михалыч старательно топал рядом с ним в компании обоих своих юных орлов – совершенно ненужное рвение выказывал, чувствуя себя виновным. Язык не поворачивался ляпнуть ему что-нибудь резкое – и он не виноват, по большому счету, никто не виноват, кроме войны. Уже три человека, черт, какой прокол…
– Майор…
– Михалыч, иди-ка ты домой, вот что, – сказал майор отстраненно. – Дальше мы и сами. Ты, главное…
Выстрела он не слышал. Никто не слышал. Просто-напросто капитан Курловский, бесшумно, сноровисто двигавшийся в зыбкой пелене полупрозрачно-белесого тумана, вдруг споткнулся на ровном месте, дернулся, завалился в нелепой позе, расслабленно выпуская автомат, – и тут же высоко над ними прошла бесприцельная очередь, а возле левой ноги майора взлетел фонтанчик земли от одиночной пули, и вновь не слышно было выстрела…
…Все было непонятно и неожиданно. Капитану Курловскому вдруг ударило в лицо что-то горячее, мощное, неотвратимое, и не было боли, он просто-напросто не почувствовал больше тела, и его ноги сорвались с твердой земли, весь земной шар, огромный, бескрайний и необозримый, выскользнул из-под тяжелых ботинок, капитан сорвался в пустоту, полетел куда-то навстречу разгоравшемуся светлому сиянию, и вся его жизнь прокрутилась, как кинолента, перед глазами, и он стал невесомым, свободным, а боли все не было, и капитану показалось, что он попал в какую-то уютную и спокойную страну, где никто не стреляет, где все веселы и счастливы, где нет ни зла, ни вражды…
…и автору хочется верить, что капитан остался в этой стране, покойной и недостижимой для оставшихся в живых…
Они залегли, рассыпавшись цепью, прозвучало несколько ответных очередей – скупых, экономных, наугад сделанных. Все вокруг казалось нереальным, зыбким, как сам туман, – и не было видно противника, он больше не подавал признаков жизни. Лишь еще одна пуля, опять-таки наверняка из снайперки с глушителем, вспорола землю неподалеку от майора да стрекотнула короткая очередь – и вновь пули прошли высоко над головой. Это ничуть не походило на толково
Оказавшийся ближе всех к Курловскому Костя подполз, не поднимая головы, прикрываемый своей двойкой. Не оборачиваясь, чуть приподняв руку над травой, сделал красноречивый жест, понятный всем и каждому, – капитана Курловского больше не было…
– Заберете, – распорядился майор, лежа плечо в плечо с Михалычем. – Мы прикроем. Живо!
– А вы?
– Дальше идем…
Он вполголоса отдал команды. Два пулемета, выдвинувшись с флангов, принялись полосовать туман крест-накрест в направлении противника. Краб, лежа на боку, заложил в гранатомет предпоследний выстрел – и через пару секунд там, далеко впереди, вспыхнуло яркое желтое пламя, просвечивая сквозь туман подобно восходящему солнцу.