Четыре четверти пути

Как-то осенним вечером я играл в баре гостиницы на бильярде. Ввалилась шумная компания подвыпивших местных парней. Атаман этих пьяных придурков, тоже молодой, но совсем седой, вел себя особенно нагло и оскорбительно. Так уж получилось, что мне пришлось ввязаться в драку. Численное превосходство противника особенно не смущало, я был тоже молод, драться в детстве и юности приходилось много, к тому же в баре, как я заметил краем глаза, был кое-кто из съемочной группы — убить не дадут, решил я.

Но прошла минута, вторая, мне уже приходится плохо, а никто из группы и не думает спешить на помощь. И тут появился Володя. Это уж потом, от друзей его детства я узнал, что он всегда был таким — чувство товарищества развито было в нем в крайней степени. В подобных обстоятельствах о последствиях он не думал. Как маленькая упругая торпеда влетел он в кучу малу — я, прижатый в угол, сразу почувствовал, как ослаб натиск, и у меня уже появилась свобода действовать. Вот так, спина к спине, мы кое-как продержались до прихода милиции.

В комнате милиции мы оказались втроем — я, Володя и седой парень, затеявший драку. Под глазом у него светился фингал. Как мы ни доказывали милиционерам, тоже местным, что защищались против нескольких человек, что драку затеяли они, все было бесполезно. Седой парень, показывая пальцем на фингал, твердил одно:

— Посмотри, начальник, кто кого бил!

Получалось, что мы с Володей напали на него и зверски избили.

Володя потом долго вспоминал этого мерзавца. Недели полторы у него болела челюсть, он не только есть, но и петь не мог, что было особенно обидно.

И вот спустя семнадцать лет я снова приехал в этот район выбирать натуру для нового фильма. Многое изменилось за это время. Слава Высоцкого не только перевалила через хребет, но, кажется, навеки поселилась в ущельях. Утро в этом альпинистском районе начинается с громкой трансляции песни Высоцкого, и вечер кончается тем же — перед отбоем радио голосом Высоцкого поет что-нибудь из «Вертикали». Днем лезешь в горы, язык на плече, выберешься на пупырь, осмотришься — какая дикая красота кругом, кажется, нога человеческая не ступала. Вдруг видишь — в скалу вцементирована стальная табличка, на ней выбито:

«Лучше гор могут быть только горы». Высоцкого многие помнят по съемкам «Вертикали», у него тут много истинных и преданных друзей, он, Высоцкий, тут как пароль, любишь его — значит, хороший человек. Ну а «друг Высоцкого» — это уже высокое звание. Как награда.

Наша партнерша по теннису, официантка из шашлычной, пригласила нас на шашлык.

— Обязательно приходите. Наш директор — старинный друг Высоцкого, он для вас постарается.

— Он альпинист? — спросил я.

— Нет.

Смутное подозрение кольнуло меня:

— А как зовут вашего директора?

— Имя у него Рашид, но все его в Баксане зовут Седой. Я засмеялся:

— Нет уж, дорогая, лучше мы завтра поголодаем.

И все-таки назавтра мы с Тимуром, моим оператором, не поленились — дошли до шашлычной. Взглянуть на Седого. Официантка показала нам его издалека.

Да, это был он…

В 69-м мы снимали «Белый взрыв» — о войне с немцами на Кавказе. Война и горы. И то и другое близко Володе. Решили, что он напишет песни для фильма. Хотя сюжет у фильма сжатый, упругий — вроде бы не до песен. Но договорились так: появятся песни — и если они будут хорошими, сами найдут себе место в ткани фильма.

Володя в это время вовсю крутил роман с французской артисткой, голова у него была забита множеством дел, не имеющих отношения и даже мешающих творчеству. Но время ддя серьезной работы он нашел.

В августе 69-го — я как раз валялся в постели после вертолетной аварии — от него пришло звуковое письмо. На магнитофонной ленте были записаны две песни. Первая показалась мне несколько иллюстративной.

И когда шел бой за перевал, —Чтобы не был ты врагом замечен, —

Каждый камень грудью прикрывал,Скалы сами подставляли плечи.

Вторая же понравилась безусловно. И простотой мысли, и простотой формы, и запоминающейся мелодией.

И пусть пройдет немалый срок —Мне не забыть,Что здесь сомнения я смогВ себе убить.В тот день шептала мне вода:

Удач — всегда!А день… какой был день тогда?Ах да — среда!

Почему-то ни одну из этих песен я в картину не вставил. Сейчас жалею. Но тогда мне показалось, что песни не могут органично войти в фильм и вообще снижают драматизм происходящего на экране.

Володя крепко обиделся. До этого обычно его песни выкидывало из фильмов кинематографическое начальство. А тут — режиссер, товарищ… Помню наш разговор:

— Я знаю, почему ты не вставил мои песни.

— Почему?

— Хотел посмотреть, получится ли у тебя без меня…

Не уверен, имел бы фильм успех, будь там песни Высоцкого. Но без них он прошел по экранам незаметно, никто его не помнит, кроме альпинистов.