Четыре после полуночи

– Поднимитесь сюда, – позвала Наоми; в голосе ее сквозили отчуждение и страх. – Я не уверена, что он может спуститься сам.

Сэм поднялся по ступенькам. Дейву Данкену было около шестидесяти лет. В субботу он выглядел на семьдесят, семьдесят пять. Должно быть, выпил, решил Сэм. Сейчас же, когда время близилось к полудню, Дейву можно было дать все сто. А то и двести. Сэм понимал – это из-за него. Бедняга Дейв не выдержал внезапного столкновения с давно забытым и похороненным прошлым.

Но ведь я не знал, подумал Сэм, хотя утешением это было слабым.

Лицо Дейва выглядело бы в точности как выцветший от времени пергамент, если бы не лиловые жилки, сеточками разбегавшиеся по носу и щекам. Опухшие глаза слезились. Губы приобрели синеватый оттенок, в уголках губ пузырилась слюна.

– Я пыталась отговорить, – предупредила Наоми. – Хотела отвезти его к доктору Мейдену, но Дейв сам настоял – он хочет с вами поговорить.

– Мистер Пиблс, – еле слышно пролепетал Дейв. – Вы уж извините, мистер Пиблс. Это все я виноват. Я не…

– Вы ни в чем не виноваты, – отрубил Сэм. – Давайте присядем.

Он помог Наоми подвести немощного Дейва к креслу-качалке и усадить. Сэм и Наоми сели по обеим сторонам от него на ветхих плетеных стульях с провисшими сиденьями. Некоторое время все сидели молча, созерцая железнодорожную насыпь и раскинувшуюся за ней пустошь.

– Значит, теперь она вашей крови хочет? – заговорил наконец Дейв. – Эта мерзавка из самого чрева ада.

– Она напустила на меня кое-кого другого, – ответил Сэм. – С одного из ваших плакатов. Это… Я понимаю, насколько дико звучит, но это – Библиотечный полицейский. Он приходил ко мне утром. Он… – Сэм показал на свои волосы. – Это все из-за него. И это тоже. – Он ткнул в место укола ножом на шее, где багровело пятнышко. – Библиотечный полицейский уверяет также, что у него есть сообщники.

Дейв долго молчал, глядя невидящим взором перед собой, туда, где в отдалении одиноко маячило заброшенное здание бывшего элеватора.

– Человек, которого вы видели, на самом деле не существует, – произнес он наконец. – Вообще никого из них в реальности нет. Кроме… этой стервы-дьяволицы.

– Дейв, вы можете рассказать про нее? – тихо спросила Наоми. – Если нет – скажите, мы поймем. Но если это принесет вам хоть какое-то облегчение, то расскажите. Хорошо?

– Милая Сара, – с чувством промолвил Дейв; взяв ее за руку, он улыбнулся. – Как я люблю вас… Я вам говорил когда-нибудь?

Наоми покачала головой, улыбнувшись ему в ответ. В глазах ее заблестели слезы, словно крапинки слюды.

– Нет, Дейв, не говорили. Но я… очень вам признательна.

– Я обязан все рассказать вам, – сказал он. – И дело вовсе не в каком-то облегчении. Этому нужно положить конец. Знаете, Сара, чем мне запомнилась наша первая встреча в «АА»? Тем, как они говорили, что в этой программе все построено на искренности и доверии. Что чистосердечно каяться во всем содеянном нужно не только перед Господом, но и перед людьми. И тогда я подумал: Если все это и правда необходимо, чтобы начать трезвую жизнь, то мне тут ловить нечего. Меня засунут в самую мерзкую ночлежку, где я буду гнить бок о бок с последними отбросами рода человеческого. Ведь я никогда не смогу рассказать всего, что видел и испытал.

– Все мы поначалу так думали, – мягко промолвила Наоми.

– Да, я знаю. Но немногим довелось перенести то, что выпало на мою долю. Впрочем, я старался. Делал все, что было в моих силах. Привел дом в порядок. Но вот об этом я никогда и никому не рассказывал. Даже Господу Богу. Отыскал в самом отдаленном уголке своего сердца каморку и запер ее дверь навсегда.

Сэм увидел, как по морщинкам, избороздившим лицо Дейва, катятся слезинки.

– Да, запер. И ключ выбросил. А потом заколотил дверь досками. А поверх досок приладил стальной щит, который накрепко привернул гайками. И еще забаррикадировал вход тяжеленным шкафом. И даже потом еще разок вернулся, чтобы навалить на шкаф кучу кирпичей. С тех пор вот уже много лет я твержу себе, что с Арделией покончено, что я выбросил эту мерзость из головы. Ее и все то, что она со мной сотворила. Чего я только не принимал, чтобы у меня память отшибло, – все без толку! А с тех пор, как в «АА» вступил, меня постоянно тянуло заглянуть в эту каморку. Словно магнитом. У магнита этого даже имя есть – Арделия Лорц. Потом меня по ночам кошмары стали донимать. Все время плакаты снились, что для нее рисовал, – те самые, которые так детишек стращали… Впрочем, бывали сны и пострашнее. С другими кошмарами их и сравнить было нельзя.

Голос его предательски дрогнул.

– Может, вам лучше передохнуть? – предложил Сэм, вдруг поняв, что, как бы ни хотел выслушать признание, какая-то часть его естества бурно восставала против этого: боялась до паники.