Четыре танкиста и собака

У опушки леса виднелось распаханное поле, а дальше — перелесок на взгорке, над которым торчала антенна штабной радиостанции бригады. У перелеска на фоне голубого неба выделялись два силуэта — парня и девушки.

— Раз так, тогда все ясно, — кивнул Саакашвили. — Я предпочитаю смотреть за танком. Позаботишься о нем — он никогда не подведет тебя. Как это у вас по-польски говорится: «Машина — то не дивчина».

— Верно, так говорится, — важно, с профессорским видом, подтвердил Елень и предложил: — Тебе помочь надо, Гжесь, так я помогу. Пусть себе хлопец спокойно поговорит, а мы без него как-нибудь управимся.

Янек не слышал, как его окликнули. Может, потому, что было далеко, может, причиной было охватившее его волнение, а может, очень уж он задумался, так как искал слова и не находил их. Лидка стояла в двух шагах, вопросительно глядя на него. Она сейчас совсем не была похожа на ту, прежнюю, в ватнике. На ней была хорошо сидевшая юбка, ладные хромовые офицерские сапожки, из-под юбки выглядывали колени в шелковых чулках.

— Ты мне хотел что-то сказать. Я слушаю.

— Долго тебя не было, мы уже тоже курсы обучения прошли. У нас в экипаже Василий и Гжесь, ты их не знаешь, они прибыли, когда тебя уже не было. Василий — это наш поручник. Страшно интересный: один глаз у него голубой, а другой черный. Он метеоролог, по облакам гадает, погоду предсказывает… А Гжесь, он вовсе не Гжесь, его по-настоящему звать Григорий Саакашвили, но нам так больше нравится. Третий — Густлик Елень, тот, что с нами ехал, а я четвертый. Мы хотим, чтобы наш экипаж… Потому что наш танк в подчинении у командира бригады, у генерала.

Он говорил все быстрей, подобно тому, как сбегающего с крутой горы человека несет не собственная воля, а скорость. Он не знал, как остановиться, говорил не то, что хотел, и чувствовал, что девушка слушает безучастно.

— Очень долго тебя не было… — проговорил он вдруг и замолчал.

— Курсы трудные, потом практика была, — говорила Лидка небрежно. — Это совсем не то, что в танке. Радиостанция штаба работает для всей бригады, и командованию армии докладывать нужно. Ты и половины того не знаешь, чему нас учили. — При этих словах она скосила глаза и посмотрела на свой погон с тремя нашивками плютонового.

— Ты совсем не писала.

— Я даже маме в Сибирь только два письма послала. Некогда было. Всю неделю занятия, а каждую субботу и воскресенье танцы. Знаешь, я таким успехом пользовалась… — Лидка поправила волосы. — Ты чего так тяжело вздыхаешь?

В этих последних словах можно было почувствовать и холод и тепло. Как зеленый цвет включает в себя желтый и голубой, так и в этих словах можно было уловить два различных оттенка. Янек принял за настоящий тот тон, какой ему хотелось.

«Мне ведь уже шестнадцать, полных шестнадцать… — подумал он. — А она и не знает, думает, что восемнадцать».

Янек взял девушку за руку, но Лидка отвела ладонь.

— Без фамильярностей.

— Я так… Помнишь, как я тебе руки грел?.. Там, около кухни? Ты тогда другая была.

— Погоди, — сказала она и побежала к радиофургону. Вернулась с рукавицами. — Возвращаю тебе твой подарок. Тогда они грели, а теперь весна и вообще… другое время. Можешь забрать их.

— Нет, зачем же? Я же… Лидка, погоди!

Она отвернулась и пошла к перелеску. Янек сделал несколько шагов вслед за ней, но вдруг со стороны лагеря взревела сирена: короткий сигнал — длинный, короткий — длинный.

Тревога!

Янек повернулся на месте и со всех ног побежал вниз с пригорка к своему танку. Когда Кос появился между деревьями, Елень уже прыгнул в башню. Мотор завелся от стартера, из выхлопных труб вылетели первые клубы черного дыма. Через открытый люк механика Янек просунул голову вперед и по коленям Григория прополз на свое место.

Шарик, уже освоившийся с танком и привыкший к всевозможным сигналам, лежал в углу на старом ватнике, у правой ноги своего хозяина. Янек уселся, натянул на голову шлемофон и, почувствовав, как машина трогается с места, прислонился к броне. Быстро пристегнул головные телефоны, подключил их к рации. В эфире послышался обычный треск, шум, свист. Плавными движениями ручки Янек настроился на волну бригадной радиостанции.

— Ти-ти-ти-ти-та, ти-ти-ти-ти-та, ти-ти-ти-ти-та, — попискивали сигналы азбуки Морзе.

Янек не различал отдельных звуков, а схватывал всю мелодию и сразу же переводил ее на обычный язык. Он застегнул на шее ларингофон. Два черных малюсеньких микрофончика прижались к гортани — они «не слышали» рокота мотора, лязганья гусениц, но зато старательно улавливали каждый звук, выходящий из самого горла. Янек переключился на танковое переговорное устройство и доложил командиру танка:

— Четыреста сорок четыре.

— Понял, три четверки, — ответили наушники голосом Семенова. — Водитель, выезжай на дорогу у леса; остановишься на одной линии с мостиком.