Четыре танкиста и собака

Василий поблагодарил старшину и взял у него каску. Передавая ее друг другу, все по очереди пили по пяти глотков, а другие считали — чтобы было по справедливости. Вода была теплая, с болотным привкусом, который долго потом оставался во рту. Остатки воды отдали Шарику, который быстро выхлебал ее, ворча от удовольствия.

— Василий, ты слышал?

— Слышал. «Береза» — это третья рота.

— Они бой вели. Что с ними стало?

— Неизвестно, но, думаю, жарко было.

— У нас тишина. Может, там мы были бы нужней.

— Может быть.

Как бы в ответ на это замечание о тишине они услышали звук, похожий на скрежет огромных старых часов, с заржавевшими колесиками и пружинами, не заводимых много лет. Елень, сидевший на ящиках со снарядами, вскочил и быстро захлопнул все люки. И вовремя: в следующее мгновение один за другим загремели взрывы.

— Это химический миномет, небельверфер по-ихнему, — пояснил Густлик. — Знаю я этого черта, разглядывал его поблизости. У него шесть стволов. Вместе соединены. А как начнет лупить, так уж лупит вовсю.

Залп, ударивший впереди, был только сигналом. Теперь немецкие минометы начали лаять, как собаки в деревне на проезжающую по улице машину. Они лаяли то слева, то справа, будто распаляя друг друга, а огонь их, видимо корректируемый наблюдателем, искал окопы в лесу и неуклонно приближался.

Осколки, сначала редкие, теперь часто клевали по броне, стукались со звоном и отлетали, гудя, как шмели.

Запахло землей и пылью. Вдруг весь танк встряхнуло. В уши ударила волна грохота.

— А вот и нам попало, — нарушил молчание Саакашвили и добавил одну из немногих выученных им польских фраз: — Нех их холера…

— Ничего, — спокойно произнес Василий. — Это не самое страшное. У нашего коня крепкая шкура.

— Я выйду посмотрю, — забеспокоился механик. — Кажется, по жалюзи мотора ударило.

— У тебя они закрыты?

— Да.

— Тогда подожди, пока не кончат.

— Добрый конь, — повторил Янек. — Надо бы наш танк как-нибудь назвать.

— Может, Гнедым? — предложил Елень. — У моего старика был Гнедой, не крупный, но добрый, выносливый…

— Ну нет… Гнедой к танку не подходит, — запротестовал Кос.

— У Александра Македонского коня звали Буцефал, — улыбнувшись, заговорил Василий, — а у рыцаря Роланда во время битвы в Ронсевальском ущелье был Вейлантиф, быстрый аргамак…

— Вот и нам надо назвать наш танк как-нибудь возвышенно или как человека.

— Уж ты бы точно назвал его или Лидкой или Марусей, — съязвил Елень.

— Тише, — перебил его Василий. — Хватит разговаривать, послушайте.

Мины рвались реже и намного левее. В паузах между разрывами все услышали негромкий рокот.

— Это не танк, — с уверенностью заявил Елень.

— Погоди, опять ничего не слышно, — остановил его Василий. — Может, это только нам показалось.

С правого борта, со стороны леса, кто-то застучал по броне.

— Ну, чего надо? — заорал Елень. — Не лезьте хоть, когда мины рвутся.

— Откройте! — раздался знакомый мелодичный баритон.

— Вот так так! — только и мог произнести растерявшийся Елень, но тут же поспешно бросился открывать люк. — Пан генерал шел под такой пальбой…

Командир бригады стоял на броне со своей неразлучной трубкой в руке и улыбался.

— Ничего страшного, в меня не попадет. Я хотел бы с вами потолковать, но я не один. Может, залезем в танк? Разместите еще двоих? Толстого и худого.

Генерал, несмотря на свою полноту, ловко забрался внутрь башни, а вот второму, щуплому крестьянину в пиджаке, пришлось помочь, потому что он повис в люке и никак не мог нащупать ногами опору.

— Хвала господу, — приветствовал он танкистов, не видя их из-за темноты, царившей в танке.

— Во веки веков, — вежливо ответил Густлик, включая освещение.

Теперь они увидели, что голова крестьянина тронута сединой и он, видно, не брился несколько дней. Седеющая щетина торчала на подбородке и на худой жилистой шее.

— Ой, тесно как тут у вас, — удивился он.

— В тесноте, да не в обиде. Воевать с нами собираетесь? — Елень покровительственно похлопал его по плечу.

— Ой, осторожно, пан, помаленьку — взмолился крестьянин. Затем стал рассказывать. — Когда русские пришли к нам в избу и сказали, что будут отходить, мы с женой как раз хлеб пекли. Жалко было оставлять, и мы подождали, пока допечется, а потом, как немец начал бить, мы горячие буханки в мешок покидали, моя старуха взяла корову за веревку — и давай бог ноги. Со страху ничего не соображал. А когда попали мы к нашим, я пана генерала встретил, и пан генерал приказал посадить на грузовик, который за снарядами ехал, мою старуху с коровой и отвезти за Вислу, я ей мешок с хлебом отдал. Еще сейчас чую, как спина от горячих буханок горит. Мне ее одна солдатка жиром смазала. Я бы тоже поехал за Вислу, но, раз нужно помочь, я с радостью.

Генерал, не перебивая крестьянина, раскрыл планшетку, положил ее так, чтобы свет падал на карту, и сказал:

— Хочу вас ввести в курс дела. Вот посмотрите.

Танкисты и крестьянин склонились над картой, следя за кончиком остро очиненного карандаша генерала.