Четыре тысячи, восемь сотен

Из моей гортани вырывается звук рвотного позыва, и мои колени едва не подгибаются. Я не могу охватить это знание, не могу с ним смириться. Продолжая крепко держать пистолет, я запускаю руку под балаклаву и срываю пластырь.

Ничего не меняется. Представление продолжается. Мозг уже впитал в себя все ассоциации и связи – и обретенный смысл продолжает неустанно раскрываться перед моими глазами.

Здесь нет никакой первопричины, никакого места, где берут начало любые решения. Лишь гигантская машина из лопастей и турбин, движимая проносящимся через нее потоком причин и следствий – машина, созданная из слов, образов и идей во плоти.

Ничего другого здесь нет – лишь эти образы и связи между ними. «Решения» принимаются буквально везде – в каждой из ассоциативных связей, в каждой цепочке идей. За «выбором» стоит вся структура, вся огромная машина.

А как же Повелитель воли? Это не более чем воплощение абстрактной концепции. Пандемониум способен вообразить что угодно: Санта Клауса, Бога,… человеческую душу. Он может создать символ для любой идеи и соединить его с тысячью других – но это еще не означает, что стоящая за этим символом сущность отражает какое-то реальное явление.

С ощущением ужаса, жалости и стыда я смотрю на трясущегося передо мной человека. – Ради чего я приношу его в жертву? – Я мог бы сказать Мире: «Даже одна кукольная душа – это перебор». Так почему я не могу сказать того же самому себе? Внутри меня нет никакого второго «я», никакого кукловода, который дергает за ниточки и принимает решения. Есть только машина в целом.

И под пристальным взглядом эта зазнавшаяся шестеренка начинает усыхать. Теперь, когда пандемониум способен воспринимать себя целиком, идея Повелителя воли теряет всякий смысл.

Нет ничего и никого, дающего повод для убийства – никакого императора, который правит твоим разумом и которого нужно защищать до самой смерти. Как нет и барьеров, которые нужно преодолеть на пути к свободе, будь то любовь, надежда, мораль… разберите эту радующую глаз машину на части, и останется лишь кучка беспорядочно дергающихся нервных клеток – а вовсе не рафинированный лучезарный Сверхчеловек, обладающий всей полнотой свободы. Единственная свобода состоит в том, чтобы быть именно этой, и никакой другой, машиной.

И вот эта самая машина опускает пистолет, неуклюже поднимает руку в знак раскаяния, поворачивается спиной и убегает, исчезая в ночи. Не останавливаясь, чтобы перевести дух – и как всегда, помня об опасности преследования – и проливая на всем пути освободительные слезы.

От автора . На этот рассказ меня вдохновили когнитивные модели «пандемониума», разработанные Марвином Минским, Дэниелом К. Деннетом и рядом других исследователей. Однако представленный мной грубый набросок призван лишь выразить общий принцип, лежащий в основе этих идей, и даже не претендует на должное изложение их тонкостей. Подробное описание этих моделей приводится в книгах «Объясненное сознание»[10] за авторством Деннета и «Общество разума» за авторством Минского.

Перевод: Voyual

Зловещая долина

Бессмертие, но какой ценой, в каком виде, и как остаться самим собой? В недалеком будущем у вас есть возможность создать нового себя, свою улучшенную версию, способную просуществовать до конца времен. Но если бы вы могли жить дальше, если бы могли выбирать, каким ваше «я» будет в вечности, многое ли из своего прошлого вы бы захотели оставить при себе? Разве не заманчиво было бы, скажем… внести кое

-какие коррективы? Адам уже не тот, кем был раньше, но стремится вернуть прежнего себя [11].

1

Когда поток образов приостановился, его осенило, что сон длится неизмеримо долго, и ему хочется проснуться. Но когда он попытался представить картину, которая должна была открыться его глазам в момент пробуждения, его разум, схватившись за вопрос, умчался с ним прочь – не меняя тему, а скорее, вызывая из темноты ответы, которые, он был уверен, уже давно утратили свою истинность. Он помнил двухъярусную кровать, на которой они с братом спали, пока ему не исполнилось девять – и кусочки сломанных пружин, нависавших над ним подобно крошечным сталактитам. По кругу абажура его прикроватной лампы были прорезаны отверстия в форме ромбов; накрыв их пальцами, он разглядывал пробивавшееся сквозь тело красное свечение до тех пор, пока жар от плафона не становился нестерпимо горячим.