Четыре войны морского офицера. От Русско-японской до Чакской войны

– Да ведь это же марсала, которая вам так понравилась за завтраком, – сказал он.

– Да, я вижу и вновь подтверждаю, что марсала у вас прекрасная, но пить ее уже не смогу.

– Ну, так может быть красного?

– Благодарю вас, и от красного, если позволите, откажусь.

– Может быть, белого? У нас есть чудесное, легкое, белое вино…

– И не белого.

– Но какого же вина можно вам предложить? Ведь нельзя же обедать без вина!

Португалец серьезно и строго посмотрел на старшего офицера, потом, точно спохватившись, вдруг улыбнулся и сказал:

– После такого количества водки, которое мы выпили с моим очаровательным соседом, – он слегка поклонился в сторону Лютера, – уверяю вас, можно обедать без вина.

– Ну, может быть, пива?

– И без пива.

Все усилия старшего офицера и штурмана заставить гостя выпить хотя бы еще один стаканчик чего бы то ни было не привели ни к чему. Гость оставался непоколебимым.

– Должно быть, клапан у португальца закрылся, – сказал, смеясь, артиллерист доктору.

– Да, – ответил доктор, – но он все же трезв как стеклышко, а наш Лютер снова уже в полсвиста.

Обед закончился в меланхолическом настроении. И гость, и хозяева явно были утомлены друг другом.

После обеда португалец из приличия посидел еще с четверть часа и начал прощаться. Его больше не задерживали.

Старший офицер распорядился подать к трапу капитанский вельбот «Хивинца». Офицеры вышли провожать гостя, который сердечно со всеми простился, подолгу пожимая каждому руку. Когда он жал маленькую, тонкую, точно женскую руку Чифа, он сверкнул в темноте своими белыми зубами и сказал:

– Так вы советуете мне опасаться норвежцев?

– О нет, – живо ответил ему Чиф, – теперь я норвежцам буду советовать опасаться вас…

Эскимос

I

Канонерская лодка «Хивинец»[111], возвращаясь в родные воды Балтики после довольно бурного перехода через Бискайку, бросила якорь на гостеприимном шербурском рейде.

Еще не улеглась обычная суматоха, сопровождавшая постановку на якорь и переход от походного положения на якорное, еще посвистывала дудка боцмана и к стойкам только что поставленных трапов навинчивали поручни, как к левому борту пристала небольшая шлюпка, из которой вышел и стал подниматься на борт маленький старичок в безукоризненно сшитом сером костюме, с небольшим, хорошей мелкой кожи, чемоданчиком в руках. Когда он появился на палубе, мимо него проходил только что спустившийся с мостика штурманский офицер, несший в руках мореходные карты и штурманские инструменты. Увидев старика, штурман радостно его приветствовал:

– А, мсье Феордан! Как всегда – первый, – штурман крепко пожал руку старика. – Проходите в кают-компанию. Дорогу, наверное, вы еще не забыли.

– О, еще бы, – улыбаясь ответил старик. – Я думаю, что немного найдется русских военных кораблей, на которых старик Феордан не знал бы дороги в кают-компанию…

– Кто это такой? – спросил лейтенант Чириков, впервые попавший в Шербур, обращаясь к старшему механику, или чифу, как его по-английски звали на корабле.

– А это – знаменитый мсье Феордан, представитель лучших французских парфюмерных фабрик. Вы у него приобретете любую парфюмерию без всяких хлопот и дешевле, чем в магазинах.

– Ну, мсье Феордан, раскройте ваш сундук и показывайте, что у вас есть нового и интересного. Какой сейчас последний крик моды в Париже по части парфюмерии, – говорили офицеры, обступив старика, в то время как он не спеша, поставив на стол свой саквояж и раскрыв его, доставал оттуда и выкладывал флакончики, баночки и коробочки.

– Вы ставите меня, господа, своим вопросом в чрезвычайно затруднительное положение, – ответил он. – Старый Феордан никогда и никого не обманывал, а своих друзей, русских моряков, и подавно. Ведь он ваших нынешних адмиралов знал еще молодыми лейтенантами! Так вот, если он вам скажет, – а он, конечно, вам честно скажет, – какой сейчас dernier cri2 в Париже, то вы у него ничего не купите.

– Как так? Что это значит? – раздались удивленные голоса. – Вы перестали быть представителем лучших фабрик?

– О нет, – улыбаясь ответил Феордан, – но я лишь представитель французских фабрик, а сейчас в Париже самая модная парфюмерия – ваша русская. Это ваши цветочные одеколоны Брокара[112].

Кое-где раздался смешок.

– Да вы шутите, мсье Феордан!

– Отнюдь не шучу, господа, я говорю вам чистую правду: сейчас Париж сходит с ума по цветочному одеколону Брокара.

– Ну, это – дудки! – решительно заявил минер. – Чтобы я, вернувшись из заграничного плавания, послал бы Ниночке на Арбат флакон одеколона Брокара, так после этого я не то что на Арбате, а и в Москве не смогу показаться!

– Ну, хорошо, – заметил старший офицер. – Оставим нашего Брокара в покое, он от нас не уйдет и в России, и посмотрим все-таки, что есть интересного в вашем чемоданчике.